Шрифт:
Закладка:
Она танцевала с Мейбел.
Этого было недостаточно, чтобы сбросить тяжесть. Недостаточно, чтобы освободиться. Но это было хоть что-то.
Во сне она перестала быть невидимкой.
Вандер Квин всегда предпочитала держаться в тени, даже раньше. Но её это не смущало. Мать была лучшей подругой Вандер. Мать была для неё всем.
Возможно, другие девочки тоже это понимали. Они видели, что для них в жизни Вандер просто нет места. Так оно и было.
Мать пела ей, и они смеялись и танцевали в комнате на чердаке. Танцевали так, что половицы скрипели, и золотистые пылинки поднимались, чтобы танцевать вместе с ними. У Вандер в те времена было всё, в чём она нуждалась.
Но когда матери не стало… Получилась пустота. А может, она была всегда, просто мать заполняла её собой.
Вандер не танцевала с тех пор, как осталась без матери. Танцевать было не с кем.
Пока не появилась Мейбел.
А теперь она танцевала с Мейбел, и Мейбел заполнила пустоту, и уже давно Вандер не было так хорошо. Может быть, вообще никогда.
Почти правильно.
Почти идеально.
Почти.
Глава 11
Черепица в форме сердца
Во время большой перемены Вандер Квин и Мейбел Клаттершем сидели на крыше Дирлиф-Холла.
На изумрудной траве внизу девочки сплетничали, собравшись кружком, или прыгали через скакалку, или играли в мяч. Вандер и Мейбел не обращали на них внимания. Они думали о вещах поважнее.
Холлоу наблюдал за ними со своей ветки на серебристой берёзе. Глаза у него были прищурены, крылья сложены спереди как руки. Девочки и на него не смотрели. Они словно сидели в мыльном пузыре – только на двоих.
– Тебе влетит, если госпожа Гэллоу увидит тебя здесь, – предупредила Вандер, хотя и без особого рвения. Меньше всего ей хотелось, чтобы Мейбел ушла, и она втайне обрадовалась, когда та пожала плечами.
– Я не боюсь. А ты? Тебе когда-нибудь влетало? – спросила Мейбел.
– Меня никто не замечает, – ответила Вандер тихонько, ковыряя ноготь.
– Не понимаю почему, – сказала Мейбел. – Я сразу тебя заметила, как только вошла в класс. Я поняла, что должна сесть рядом и подружиться с тобой. Ты показалась мне необычной. Ты удивительный человек, Вандер Квин.
В ту секунду Вандер именно так себя и чувствовала.
– Спасибо, – прошептала она.
– Почему другие тебя не замечают? – спросила Мейбел, потянув черепицу за край и оторвав её. Аккуратно обломав края, Мейбел превратила простой прямоугольник в форму, отдалённо напоминающую сердце, и протянула Вандер.
Девочка подумала, что это самая красивая вещь на свете – гораздо красивее, чем безвкусные сердечки Джорджианы. Она сунула его в карман, где лежало другое сокровище – тупой карандаш.
– Меня не замечают, потому что не знают, как со мной быть, – сказала Вандер. – Потому что у меня нет родителей и нет дома. Если они признают, что я существую, то придётся признать, что с реальными людьми в реальном мире иногда случаются ужасные вещи, и с ними тоже может случиться что-нибудь ужасное. Они не желают признавать, что разбитое сердце – это факт.
– У тебя разбито сердце? – удивилась Мейбел.
Вандер покачала головой:
– Нет. И это странно. Оно должно было разлететься на тысячу кусочков. Я должна была затопить мир слезами, но все они по-прежнему внутри. Я не знаю, как их выплакать. Как будто мои глаза – железные стены, и слёзы не могут сквозь них пробиться. Во всяком случае, такое у меня ощущение.
Девочки отвели взгляд друг от друга – одна посмотрела вниз, другая наверх, но обе ничего не увидели.
– Твоя мать умерла? – наконец спросила Мейбел.
Вандер кивнула:
– Погибла во время пожара. Она работала учительницей здесь, в Дирлиф-Холле. У нас была своя комната. Пожар всё уничтожил.
– Она умерла, а ты выжила, – произнесла Мейбел.
Вандер вновь отвела взгляд.
– Ты похожа на меня, – сказала Мейбел, когда стало ясно, что Вандер не заговорит. – Я никогда не плачу. Мама говорит, у меня все нервы обнажены. Она говорит, я слишком чувствительная. Но она ошибается. Мне незнакомо чувство печали. Когда я была маленькой, моя мама наложила запрет на печаль, а теперь я не знаю, что это. А она знает. Моя мама – воплощённая печаль. Конечно, не при мне. Только когда она запирается в комнате и думает, что я не слышу.
– Однажды я заплачу, – прошептала Вандер. – И тогда я оторвусь от земли и полечу к звёздам. Сейчас я слишком тяжёлая, чтобы взлететь.
– Это прямо как стихи, – сказала Мейбел. – Ты говоришь загадками. Ты и есть загадка, Вандер Квин. Прекрасная золотая загадка. Иногда я думаю, нет ли поблизости дракона, который тебя охраняет. Не сокровище ли ты… – Мейбел посмотрела на облака. – Вон то похоже на дракона.
– По-моему, на моржа, – хихикнув, заметила Вандер.
– Как считаешь, можно перепрыгнуть отсюда на ветку? – Мейбел взглянула на берёзу, а потом вновь на Вандер. – Мне очень хочется. Как Тарзан, дикий и свободный. Как ты думаешь, у меня получится?
– Да, – решительно сказала Вандер. – Я это делала тысячу раз. Здесь же совсем близко. Смотри, вон Холлоу. До него можно достать рукой. Но если прыгнуть, то на секунду, всего на секунду, пока ты будешь между крышей и деревом, покажется, что ты…
– …в небе?
– В небе, – кивнув, ответила Вандер.
– Просто надо прыгнуть.
– Просто надо прыгнуть. И поверить.
Мейбел села на корточки.
– Ладно, – сказала она. – Пожелай удачи.
Глава 12
После прыжка
Они сидели у подножия дерева в мягкой-мягкой траве, похожие на два цветка.
Мейбел вычеркнула из списка ещё один пункт. Линия вышла немного неровной.
Прыгнуть в небо.
Вандер хотелось придержать её руку, чтобы она не дрожала.
– Я так часто дышу, – сказала Мейбел.
– Потому что ты испугалась?
– Потому что во мне слишком много дыхания для моего тела. У меня вообще всего слишком много для моего тела. Меня самой слишком много. И этого было слишком много.
– Ты жалеешь?
Мейбел покачала головой и прислонилась спиной к стволу.
– Ты летела, – сказала Вандер, и обе девочки закрыли глаза. Вандер вспомнила парящую в воздухе Мейбел.
Это было безопасно. Вандер знала, что это безопасно. Она ни за что не дала бы Мейбел сделать что-нибудь опасное. Ни за что не позволила бы ей лететь, если бы боялась, что она может упасть.
Но всё-таки то, что сделала Мейбел, казалось опасным – как всё прекрасное.
Вандер открыла глаза и посмотрела на Мейбел. Глаза подруги были плотно закрыты, и Вандер поняла, что совершенно не представляет, о чём думает Мейбел. От этого руки у неё покрылись мурашками, а внутри словно натянулась резиновая лента. Чтобы ослабить её, Вандер сказала:
– Ты чудо, Мейбел.
– Правда? – спросила девочка. И, не открывая глаз, продолжила: – Расскажи о себе, Вандер. А я пока отдышусь и наберусь сил. Назови мне пять вещей, которые делают Вандер Квин ни на кого не похожей.
Вандер долго думала. Пришлось усиленно вспоминать. Всё это время Мейбел сидела тихо и неподвижно, словно статуя. Наконец Вандер сказала:
– Я Вандер. Я люблю танцевать и смеяться, но я очень долго этого не делала, пока не встретила тебя.
– Ты говоришь обо мне, – перебила Мейбел. – Расскажи о себе.
– Ладно, – сказала Вандер. И устремила взгляд к небу. – Я люблю танцевать… я это уже сказала. Люблю синий цвет. Синий, как черника. Почти фиолетовый, но не совсем. Ещё я люблю, когда в другой комнате играют на пианино, – это как воспоминание о песне, которое эхом доносится через годы. Люблю одуванчики, которые пробиваются сквозь землю за неделю до наступления весны. А ещё… – Она закрыла глаза. Она назвала четыре вещи, а Мейбел просила пять. Но Вандер больше ничего не смогла придумать и позаимствовала одну вещь у Мейбел. – Я удивительная, – прошептала она.
Мейбел улыбнулась. Не открывая глаз, она кивнула.
– Все люди такие, – сказала она. – Но не все об этом знают. Спасибо, что рассказала о себе, Вандер Квин. Теперь ты мне ещё больше нравишься.
Над головами