широко расставляя ноги, чтобы не поскользнуться, пошел к проруби.

Раздался сильный скрежет — клинообразная глыба развернулась острием вперед и пошла, набирая скорость и приводя в движение застопорившийся лед.

От неожиданности Лешка растерялся, поскользнулся и, балансируя, чтобы не упасть, еле успел соскочить на землю, как льдина встала на ребро и рассыпалась на куски.

У Лешки защипало в горле, он часто-часто захлопал ресницами, бросил портфель на землю, сел на него и опустил голову.

Кругом дыбились, скрежетали льдины. По берегу важно прогуливались белоносые грачи. Среди молодого, словно специально побеленного березняка, мальчишки весело играли в пятнашки. И только Лешка был один, маленький, нахохлившийся, словно затерявшийся среди общего ликования.

Едва река очистилась, прибежал Лешка на свое место и стал бросать хлеб — плотвицы подплыли к самому берегу. Время было голодное, травы никакой, полая вода все берега омыла. Рыбы с жадностью накинулись на хлеб.

Вместе с радостью появилась у Лешки и большая тревога: вдруг кто с удочкой придет. Тех мальчишек, что поменьше, он припугнул. А вот со старшими не знал, что делать. И они пришли, отогнали его от берега, но сколько ни закидывали удочки, наживляя крючки хлебом, плотва не клевала.

Вечером сходил Лешка к аптекарше тете Марусе и рассказал ей обо всем. Поохала она, повздыхала и обещала хранить в тайне, что Лешка, экономя на школьных завтраках, покупал анисовые капли, запах которых очень любит плотва. Она даже ему целых три пузырька дала, сославшись на то, что ей со склада лишние выписали.

В июне Лешкины родители половину дома сдавали дачникам. Обычно ее две семьи снимали. Но лето в этом году выпало дождливое — дачников было мало. И когда в палисадник заглянул мужчина в клетчатой рубашке и назвался Иваном Ивановичем, Лешкины родители тут же предложили ему все три комнаты. Он согласился, пошутив, что «в каждой будет жить по очереди».

Как уж водится, Лешкин отец распил с новым дачником бутылку. Захмелев, стал хвалить своего сына. У него прямо болезнь такая была. Обо всем расскажет: о при мерном поведении, об отличных оценках и об аквариуме — тоже.

— Это как же? В шутку или всерьез? — улыбнулся Иван Иванович. Был он уже в годах и лицом неприметен. С таким встретишься, поговоришь и тут же забудешь.

— В самый серьез. Он только к берегу подойдет, рыба к нему косяками валит. — Отец три раза ткнул вилкой в кружочек огурца, три раза промахнулся и, отложив вилку, взялся за ложку.

Иван Иванович недоверчиво — не разыгрывают ли его? — посмотрел на Лешкину мать.

— Правда, сущая правда, — подтвердила та. — А уж слез-то через это, а уж слез-то! Ребята, они у нас знаете какие, с удочками понабежали! Но она только у него хлебушек берет. Рыба, как и любой зверь, добро долго помнит.

— Вот чудеса! Прямо как в передаче «Жизнь животных», — негромко рассмеялся Иван Иванович, откинулся на спинку стула и шутливо подмигнул Лешке. — Но я-то рыбак старый. Я всю твою ученую рыбу враз переловлю!

Лешка недовольно стрельнул глазами в отца, в мать и отложил колбасу. Но через два дня сдружился с Иваном Ивановичем. Веселый тот был, с ним не соскучишься. Вместе за грибами ходили. Как-то утром Иван Иванович обронил походя:

— Пойду твоих рыб ловить!

И пошел. Полторы недели по утрам ходил. Даже похудел немного, а может, просто от загара кожа на лице натянулась. Лешка посмеиваться над ним стал: то удочку надо через левое плечо забрасывать, то на хлеб три раза поплевать. Иван Иванович тоже отшучивался:

— Ты прямо как старичок-лесовичок, заговариваешь ее что ли? Я все перепробовал: и червяков, и кузнечиков, и мух, и хлеб. Ни в какую!.. Просвети меня, Леонид, в чем тут дело.

— В рыбьем слове! — смеялся Лешка.

— Скажи мне его по дружбе. В долгу не останусь. Ножик мой нравится? — Иван Иванович достал перочинный ножик со множеством лезвий, с вилкой и ложкой.

— Дарю как другу! — протянул ему.

Сглотнул Лешка набежавшую слюну — очень уж нравился ему ножик! — и отвернулся.

— Чудак-человек! — засмеялся Иван Иванович, а потом серьезно добавил:

— Понимаешь, Леонид, не рыба мне нужна. Другое тут… Я же не как ты — в голоде, в холоде рос. Но заставил себя школу кончить. Потом в институте учился, а ночью сторожем работал. Я привык в жизни добиваться своего. Из рядовых инженеров в директоры вышел… Вырастешь, поймешь — непростая это штука!

— Когда я вырасту, буду рыбу разводить. Сейчас целые совхозы такие есть.

— Тоже хорошо, — согласился Иван Иванович. — Но я не об этом. Для человека важно уметь добиваться своего. Вот сам я в какой-нибудь камень упрусь, пока с места не сдвину, не успокоюсь…

Еще долго и серьезно рассуждал Иван Иванович о смысле жизни, о своей трудной работе, о планах на будущее. Он был один в этом селе, мыслей и чувств у него накопилось столько, что обязательно нужно было кому-то их излить. Лешкин отец для этого не годился. Трезвый он был несловоохотлив и слушать не умел, а навеселе требовал, чтобы слушали только его и во всем с ним соглашались. А иначе кричал, стучал кулаком по столу и отборно матерился.

Мало что понимал Лешка в рассуждениях Ивана Ивановича, поэтому разговор ему быстро наскучил. Он щурился от солнца и, когда считал необходимым, то вежливо вздыхал. А только наступила пауза, торопливо вставил:

— Стрижам хорошо. Наберут высоту и часами планируют. У них крылья большие…

— Да, хорошо, если крылья большие, — с непонятной грустью согласился Иван Иванович. — А если они маленькие, а летать хочется так же, как стрижам? Тогда что?

— Не знаю, — простодушно ответил Лешка.

Потом разговор снова вернулся к рыбам и приманкам. Иван Иванович предлагал Лешке даже свой лучший спиннинг, но тот отказался.

Летом Лешка не кормил рыб — травы и мошкары разной в реке достаточно. Разжиревшие плотвицы плавают, грузно переваливаясь с боку на бок. Но чтобы они не забыли его, мальчишка все же раз в неделю их прикармливал.

В среду Лешка еще с вечера намял хлеба, за ночь он обычно настаивался на анисовых каплях и становился особенно душистым. А утром заметил, что у куска кто-то самый краешек отщипнул. Выглянул во двор и замер: ни удочек, ни дачника не было. Лешка стремглав вылетел со двора и пустился напрямую к реке. Не заметил на пути ямы, обжигаясь крапивой, кубарем скатился на самое дно. Вскочил — перед ним зеленела густая стена крапивы и над ней плыло облачко, похожее на корабль.

Закрыл Лешка лицо локтями