по своей необоснованности реплику, хорошенько, кажется, не расслышала и продолжала, что называется, сиять. Ей вдруг захотелось большего (добродетель вдохновляется сама собой). Ей захотелось совершить нечто возвышенное, пойти на жертву… Нет, сделать милость. «Милости хочу, но не жертвы», – говорил Господь.

– Доченька, – обратилась она к Варе надтреснутым от волнения голосом, – пошли домой!..

Она хотела сказать еще много чего в эту минуту: что она ее, Варю, прощает, если та обещает вести себя благоразумно в будущем. Она хотела сказать, что, хотя тот, кого в себе носит Варя и кого планирует в ближайшее время произвести на свет, хотя и результат преступной связи, но она, Зоя Игоревна, все равно готова усмотреть в нем Божье создание, невиновное, может быть, в грехопадении своей родительницы. Она хотела сказать, что она, Зоя Игоревна, готова взять на себя попечение. И даже попечение, да! А матери, горе-матери, самое лучшее будет найти себе приют в монастыре, – хотела посоветовать Зоя Игоревна, – потому как очень непросто, по ее мнению, будет теперь «спастись» ее дочери. И кроме того целое скопище душеспасительных изречений теснилось на языке Зои Игоревны, но горловой спазм, возникший от переизбытка добрых побуждений не дал ей возможности излить из себя все эти перлы, и кроме: «Доченька, пошли домой!», – ничего больше не смогла произнести словоохотливая Зоя Игоревна. Но и того, или именно того оказалось достаточно. Вся настороженность спала с лица Вари, и со словами: «я так не ожидала от тебя, мамочка!» – она бросилась в объятия Зои Игоревны. Это была умилительнейшая картина, способная растрогать любого ее очевидца.

– Ну-ну, – только и нашла что произнести недоверчивая Любовь Антоновна.

****

Варя отвыкла жить с матерью. Зоя Игоревна отвыкла жить с дочерью. К тому же с первого же времени возобновившегося их сожительства какой-то сгусток взаимного смущения, образовавшись, повис над ними в воздухе. Порыв внезапно нахлынувшего воодушевления быстро кончился и толика недосказанности обременила сразу обеих. Варя, по-настоящему тронутая неожиданно поступившим ей предложением, поразительным в своем немногословии, теперь, по факту свершившегося ее переезда, ждала подтверждения добрых намерений от матери: не слова, так жеста, не жеста, так черты, выражающих искреннюю и безусловную к ней расположенность. Зоя Игоревна, в свою очередь, тоже ждала: ждала от дочери слов признательности, ждала необходимых извинений, ждала слезных сожалений за проступки прошлого; настало самое время, как ей казалось, Варе покаяться, пред ней, пред матерью, она же, со своей стороны, научить и наставить на путь благий, на путь истинный давно была готова. За два дня всех этих ожиданий лед нисколько не тронулся. Времени было предостаточно, чтобы хорошенько все переосмыслить и покопаться в памяти. Всплыло среди прочих воспоминаний в голове у Зои Игоревны и Варино недавнее восклицание: «Я так не ожидала от тебя, мамочка!» – брошенное ею после того, как она, Зоя Игоревна, ее «мамочка», предложила ей свою заботу. «Что это такое: не ожидала? Как это, не ожидала? Почему это она от меня не ожидала? – недоумевала про себя Зоя Игоревна. – Какая глупая, дикая! Такая же, как и была, дикая! Не знаешь, чего и ждать от нее. Затаилась, смотрит, как зверек, того и гляди, бросится!»

И все же Варя первой вызвалась на диалог. Она подошла на третий день вечером, неуверенно, осторожно (будто крадучись, как вор, – вспоминала потом Зоя Игоревна), застав маму за домашними ее делами, подошла к ней со следующим вопросом:

– Мама, я думаю в церковь сходить завтра, на вечернюю, думаю, мне это полезно будет, – произнесла Варя значительно, с нежностью во взгляде, придерживая одной рукой низ живота. – Думаю сходить? – вопросительно повторила она. Зоя Игоревна стояла перед дочерью с таким видом, будто ее кондрашка схватил, и что-то лепетала губами беззвучно. Варя не умела читать по губам, в противном случае она бы могла различить следующее:

«Нет, она смерти моей хочет. Она нарочно вызвалась добить меня окончательно. Я ей враг что ли первейший! за что она мстит мне? Ну молчала два дня, ну и молчала бы. Ну и незачем было молчание нарушать, чем такие речи вести. Это она нарочно!»

–Что ты это такое придумала, Варечка? – заговорила уже в голос Зоя Игоревна, совершенно придя в себя и совершенно себе присуще – заговорила интонацией сладчайшей и в высшей степени дружелюбно. – Оно, конечно, желание твое похвально (пока гром не грянет, мужик не перекрестится, – одновременно про себя думала Зоя Игоревна), – к Господу никогда обратиться не поздно, – говорила она. – Только… Можно ли тебе из дому, ты же еще не выздоровела? Вон у тебя кашель какой! (Появиться в храме собралась с таким пузом… – мыслила тем временем Зоя Игоревна.) – Всему, милая, должен быть свой черед. (Опозорить мать вызвалась…) – Ты начни с молитвы домашней, перед иконой, вот тут, в спаленке моей, в святом углу. Видишь, как тут у мамочки хорошо. Проходи, проходи, не стесняйся. (В храм она решилась, бесстыдница, чтобы потом ходили обо мне кривотолки. Вот, поглядите, дочь Савко Зои Игоревны, в каком интересном положении, – чтобы потом говорили. А где же муж дочери Савко Зои Игоревны? – чтобы потом спрашивали…) – Проходи, что ты, как не родная, доченька! – предлагала Зоя Игоревна. (Людям хватит и крупицы, чтобы сплетню соорудить, – думала она. – А оно мне надо? А разве я заслужила? Что это я́ незамужняя с брюхом по церквам, как ни в чем не бывало, навострилась расхаживать?) – Варя, ну проходи же, становись вот сюда. Становись! – процедила сквозь зубы накрученная жгучими своими мыслями Зоя Игоревна. – Ты для начала милости Заступницы испроси. Вот Она, посмотри, ты уж наверно и позабыла образ Матушкин? Где тебе было: то по общежитиям, то у безбожницы у своей бабушки. А вот обращалась бы чаще к Деве Пречистой, гляди и не случилось бы того… того самого. Вот Она, Матерь Божья. Становись! Всё, стой. Вот тебе молитвословчик. А впрочем, рано тебе, пожалуй, молитвословчик, не поймешь ничего, пожалуй. Вот тебе лучше сборничек поучений старцев Оптинских для начала. Держи, читай, а я мешать не буду, не буду, мне страшно некогда!.. Хочешь, на кровать присаживайся. А я пошла, пошла, мне еще вас всех накормить придумать чем надобно. Все, я пошла. – И Зоя Игоревна закрыла за собой дверь, поспешно, плотно, испустив глубокий вздох облегчения.

****

Дом Зои Игоревны состоит из трех спальных комнат, кухни, ванной комнаты. Пристройкой, выполняющей также функции дополнительной прихожей, дом сочетается с флигелем. Шесть лет назад, то есть в то самое время, когда Варя, вздумав забеременеть, обитала в доме родительском, там, во