как можно скорее, чтобы быстро и безболезненно оборвать эту связь раз и навсегда. Но тут он увидел её. Уже не девочка, высокая, загорелая, в бежевом тонком платьице. Одна лямка чуть спала с её плеча и безжизненно замерла на разгорячённой коже. Чёрные локоны спутал ветер. Кудри бросались ей на лицо, но она не пыталась их убрать. Она смотрела на него. Карие глаза стали влажными и блестящими, переливаясь на солнце. Крупные капли солёной воды упали с её ресниц. Он стоял неподвижно. За плечами рюкзак, в руках билет, а в голове только одна мысль – не оставляй меня. Будто это не он сейчас стоял на пороге другой жизни – жизни, в которой не будет Её. Он до последнего мгновения надеялся, ждал, что вот она подойдёт и скажет, что согласна поехать с ним. Но она не подошла.

Гордые. Оба отчаянно боролись за свою мечту и неумолимо утекали друг от друга. По капле их волны разъединялись в разные потоки и текли, отдаляясь безвозвратно.

      Рим его принял весьма скупо. С того самого момента, как он ступил на новую, незнакомую для него землю, Дино не покидало чувство, что ему здесь не рады. На родительские деньги он снял достаточно приличную для студента квартиру и занялся поступлением в университет. Пару месяцев ушло на то, чтобы разобраться с квартирой, документами и обучением. И в сентябре Дино поступил на педагогический факультет Маркони. Но такая учёба не приносила ему удовольствия, как та учёба с Мадди. Его не привлекали большие ни дорогой город, полный веселья и соблазнов, ни беззаботная студенческая жизнь. Ему казалось, что никогда больше он не будет чувствовать себя так легко и уверенно в этой жизни. Как будто после их расставания вся его жизнь пошла под откос или катилась с обрыва. Но всё меняется.

      Каждый день он писал и звонил ей. Но ответа не было. Когда Дино уезжал от неё тогда, охваченный порывами гордости, обиды и отчаяния, он совершенно не задумывался о том, что будет дальше. Он не знал, захочет ли увидеть её снова, вернуться к ней. Но сейчас, когда прошло достаточно времени с их разлуки, Дино отчётливо осознавал, что ему отчаянно не хватает её. Где-то внутри Дино жил страх, что их связь оборвётся навсегда, а значит жила и надежда. Но надежда и страх никогда не бывают вместе.

Шли дни, и в Дино зрело чувство, что он что-то упускает. Пусть она не поехала с ним, что с того? Значит, так решила, и значит, так решил он. «Ведь я в Риме – говорил он сам себе – я исполнил свою детскую мечту и что же? Пусть всё так. Я буду наслаждаться. Стану жить для себя, а остальное путь будь, как будет». И жизнь его потекла по-новому. Дино обрёл много знакомых, он был привлекателен, как прежде, но только уже не детская очаровательность притягивала к нему окружающих, а вполне сформировавшееся мужское обаяние. В жизнь Дино снова ворвалась, свойственная всей Италии, праздность существования. Со своими новыми друзьями он коротал длинные тёплые ночи. На занятия приходил, поспав лишь пару часов, но материал усваивал легко. Чувствовал, что выбрал верное направление. И всё потекло ровно и гладко, как и должно быть.

      Дино теперь твёрдо верил, что на этой планете, полной разочарований, несправедливости и несчастий, сильнее, чем кого либо, нужно любить себя.

Дино перешёл на второй курс. Сдал экзамены он не вполне успешно, но преподаватели видели в нём большой потенциал. А его обаяние и общительность выделяли его среди разнообразной массы студентов. Почти все преподаватели относились к нему несколько снисходительно, делали поблажки там, где другие бы не получили и доли той мягкости, которую принимал Дино. Лишь один из немногих преподавателей по-иному относился к Дино, впрочем, как и ко всем остальным студентам. На дисциплине Una cultura del linguaggio, культура речи, помимо прочего, разбирались вопросы разногласий Севера и Юга Италии. Преподавал культуру речи пожилой мужчина, лет 65. Он всегда носил синий пиджак, и приходил на занятия аккуратно причёсанным и собранным. Он никогда не улыбался студентам, не отходил от темы занятия и не делал никаких исключений. Принципиальность и стойкость этого человека делали ему особый статус среди коллег. Именно эти качества были причиной уважения к нему окружающих, а не возраст и богатый преподавательский стаж.

      Культуру речи Дино не любил особенно. Поскольку он сам был родом с юга Италии, ему категорически не нравились исторически сложившиеся стереотипные понятия о различиях жителей юга и севера. Он в принципе не любил затрагивать темы таких противоречий, так как считал, что любой образ и характер жизни имеет место быть. Как только он пришёл на эту дисциплину, на первом же занятии вступил в разговор с преподавателем, что делали очень редкие смельчаки. Преподаватель не стал спорить и переубеждать юношу, но своим спокойным и властным голосом, где одна лишь интонация давала понять собеседнику, что если не сейчас, то в ближайшее время переговоры пойдут не в его пользу, он заставил Дино умерить свой энтузиазм настаивать на том, в чём разбирался бесспорно хуже. После этого разговора Дино появлялся на занятиях крайне редко, не сдавал зачёты и в конце получил неудовлетворительный результат.

С помощью родителей и их средств Дино успешно отучился все последующие курсы. Особенных проблем у него не возникало практически ни с чем. В университете его любили однокурсники. Среди них у него было много хороший приятелей, которые жили в студенческих общежитиях. Дино разрешал им иногда оставаться у себя. Квартира Дино почти никогда не пустовала. Если у друга занятия заканчивались раньше, он мог запросто одолжить ключ у Дино и заехать к нему домой в отсутствии самого хозяина. Такие доверительные отношения Дино давались легко. Мало кто нарочно пользовался его добротой и дружелюбностью. Дино чувствовал себя в Риме, как дома. Его спокойная уверенность, обаяние и умение находить контакты с самыми разными людьми помогали жить ему ещё более комфортной жизнью и неустанно наслаждаться ею и самим собой.

      Заканчивался последний год его обучения в университете. Летом Дино сдаст экзамены, и для него откроется новая страница. Но, первым делом, он, конечно же, вернётся домой. Проведает родителей и дедушку, взбежит по крутой лестнице на второй этаж, как бывало в детстве, и тихонько заглянет в свою комнату, как будто надеясь увидеть там себя маленького, сидящего за письменным столом и пряча от дедушки портрет своей единственной.