Но по крайней мере он жив, подумал Эодан. Вокруг него много тел. Он никогда не видел столько мертвецов. Раненые стонали, и от их боли его тошнило. Он посидел еще немного. Поле почернело от мух. Солнце стояло низко, большой щит цвета крови виден был сквозь пыль.

Римляне овладели полем, быстро собрались и двинулись за бегущими.

Эодан старался не терять сознание. Он все время погружался в ночь; он как будто выбирался из полной воды ямы. Он должен что-то вспомнить… Отца? Нет. Боерик, несомненно, мертв, он не переживет этот день. Если понадобится, сам убьет себя своим копьем с двумя остриями. Мать уже два года как мертва, пусть ее призрак поблагодарит за это силы земли. А Викка…

Вспомнил. С трудом встал.

– Викка, – прохрипел он. – Отрик.

Римляне захватят фургоны. Они возьмут лагерь. Кимвры станут рабами.

Эодан в кошмаре брел по Рудианской равнине. Раненые звали его. Вороны взлетали, когда он проходил, и снова садились. Мимо пробежала лошадь без всадника; он попытался схватить узду, но лошадь была уже во многих ярдах. Горизонт словно сузился и охватил его, как узы; он остался один и услышал лихорадочный вой мозга земли под ногами.

Пройдя несколько миль до лагеря, он вынужден был сесть, чтобы отдохнуть. Ноги больше не несли его. Он думал, что поблизости могут оказаться лошади, и они с Виккой и Отриком смогут ускакать. О, прохлада широких ютландских болот! Он вспомнил, как выпадает первый зимний снег.

Он увидел, как уцелевших кимвров гонят в лагерь. Он снова встал и пошел к ним. Римляне уже были за брустверами и вели себя, как загонщики скота.

Эодан какое-то время шел среди них. Он видел кимврских женщин в черной одежде у своих фургонов, они держали копья и мечи. Они били своих мужей, отцов, сыновей и братьев. «Трус! Щенок! Ты бежал, бежал!» и душили своих детей и бросали их под колеса или под ноги скота. Он видел, как знакомая ему женщина повесилась на оглобле фургона, а связанные дети висели у нее под ногами.

Мужчины, бросившие оружие и видевшие, как римляне забирают их семьи, разыскивали веревки. Деревьев не было, и они привязывали себя к рогам быков или к их ногам, чтобы умереть.

Римляне напряженно работали, сгоняя пленных в группы, оглушая их, связывая. Они захватили живьем около шестидесяти тысяч человек.

Эодан почти не обращал на это внимания. Все это происходит где-то в другом месте. Он превратился в пару ног и пару глаз, он искал Викку… больше ничего.

И наконец нашел ее. Она стояла у фургона, который был ее домом. Прижимала Отрика к груди и держала в руке нож. Эодан поскользнулся, упал, снова встал, снова упал и пополз к ней на четвереньках. Она его не видела. Глаза ее были слишком дикими. А у него не было голоса, чтобы окликнуть ее.

– Отрик, – сказала Викка. Ее голос дрожал. – Хороший Отрик. – Рукой с ножом она погладила его светло-золотистые волосы; ребенок спал на ее согнутой руке. – Не бойся, Отрик, – сказала она. – Все хорошо. Все будет хорошо.

Из-за фургона с богом показалась группа римлян.

– Какая красавица! – услышал Эодан возглас. – Взять ее!

Викка глубоко вздохнула. Приложила нож к горлу сына. Но нож выпал у нее из руки. Два римлянина побежали к ней. Она смотрела, как они приближаются. Взяла сына за ноги и разбила ему голову о стенку фургона.

– Отрик, – оцепенело сказала она и бросила тело на землю.

Римляне – оба молодые, почти мальчики, – остановились и уставились на нее. Один из них шагнул назад. Викка опустилась на колени и слепо стала искать нож.

– Я иду, я иду, – сказала она. – Подожди меня, Отрик. Ты слишком маленький, чтобы одному идти по дороге в ад. Я буду держать тебя за руку.

Взвод римлян гнал рабов Эодана к главной группе пленных. Офицер через плечо посмотрел на мальчишек, которых послал за Виккой.

– Хватайте ее, или она убьет себя! – рявкнул он. – Мы не можем торговать мертвым мясом!

Они снова побежали. Рука Викки нашла нож.

Раб Флавий выпрыгнул из-за фургона с багажом. Он наступил ногой на нож. Викка, как затравленное животное, смотрела на его лицо. Он улыбнулся.

– Нет, – сказал он.

Эодан прополз еще один ярд. Викка не видела его. Два легионера добежали до нее, подняли и потащили. Флавий пошел за ними. Вскоре появился другой взвод и нашел Эодана.

III

В начале следующего года, через несколько дней после праздника Марса, означающего весеннее равноденствие, раненого раба привели в дом хозяина. Это было в самнийском поместье, принадлежащем Гаю Валерию Флавию.

День был дождливый, низкие облака плыли над полями, свистел холодный ветер, время от времени проходили короткие ливни. Холмистая земля темная и влажная, деревья почти голые, если не считать сосен. На дороге с рытвинами блестели лужи с рябью от ветра, и несколько коров и овец, все еще в зимней шерсти, мычали за изгородями. Полевые рабы топали, дули на натруженные руки и продолжали работать; сейчас никакой лени, время пахоты и посева, чтобы Рим мог в следующую зиму одеваться в лен. Надсмотрщики ездили вдоль линий, искусно притрагиваясь к спинам холстом, но легко: сегодня погода избавляла их от необходимости хлестать рабов.

Фрина вышла из дома и почувствовала, какой резкий сегодня ветер. Ее юбка стола раздувалась, и она едва не потеряла голубую накидку паллу, прежде чем смогла ее надеть. Тем не менее она больше ни часа не могла провести в вилле. Хозяйка Корделия приказала натопить жарко, как в Эфиопии, и от дыма жаровен мог задохнуться мул.

Она прошла по вечернему газону, улыбнулась старому садовнику Мопсу, но прошла мимо (он милый и такой одинокий, с тех пор как хозяин приказал продать его единственного внука, к тому же он грек, но как он говорит) и тут увидела, что подходят два полевых раба. Обычные смуглые люди, какие-то варвары, она не знает, какие именно. Но вот тот, кого они поддерживают, совсем другое дело. Она давно не видела такого большого человека, а его спутанные желтые волосы и борода сверкают под бессолнечным небом.

Да это, должно быть, кимвр, один из тех, кто захватил хозяина Флавия в Галлии! Настоящий сюжет для Эврипида. Фрина спустилась с холма, чтобы взглянуть поближе. Один из смуглых рабов увидел и наклонил голову с грубой