III

Мужчина шагал и шагал без устали, он искал своих быков, пропавших три дня назад. Он обошел все окрестные деревни, не пропустив ни одной, расспрашивал всех своих знакомых. Никто ничего не знал. Никто быков не видел. Совсем выбившись из сил, он присел на краю дороги под сенью дикой оливы. Целых два дня он только и делал, что искал, ходил и искал, и за все это время никаких следов. Он провел рукой по лицу, словно пытаясь прогнать усталость, еще раз окинул взглядом все вокруг.

«Осталась последняя деревня, — подумал он, — пойду схожу туда. Может, хоть там кто-нибудь что-то мне скажет».

Он встал, упираясь руками в колени. Идти ему было трудно. Ноги подворачивались чуть ли не на каждом шагу. Путь его лежал вдоль сьерры, ощетинившейся камнями. То была древняя дорога, проложенная еще римлянами. Слева скалы почти сплошь были покрыты диссом. На ярком свету зелень казалась прозрачной, а кое-где отливала серебром. По правую сторону, чуть поодаль, виднелись маленькие плоскогорья с редкими деревьями: цератонией и дикой смоковницей. Когда он добрался до хребта, за которым начинался спуск, из-под ног его вспорхнул целый выводок куропаток, но он, не обратив на птиц ни малейшего внимания и продолжая думать о своих быках, о несчастье, обрушившемся на его голову, начал спускаться вниз. Земля здесь была более плодородной. И зелени было больше. Стояла глубокая осень, и листья на деревьях пожелтели, а на груше отливали красным. Дойдя до перекрестка дорог, он свернул влево. Только несколько олив отделяли его от окраинных домов деревни. Тут он услышал голос:

— Веди их на выпас и оставайся там, пока не придет твой брат.

Услышать он услышал, но увидеть никого не увидел. Когда козы поравнялись с ним, он залюбовался красавцем-козлом, гордо ведущим свое стадо. Позади шел мальчонка лет пяти-шести. Его бритая голова казалась круглой, как шар. На нем была просторная длинная блуза, вернее, дырявые лохмотья, какие от нее остались, так что сквозь них просвечивало все его тело. Ноги были исцарапаны колючками. Он прихрамывал из-за большого желтого фурункула на коленке. Увидев чужого человека, он остановился. Мужчина, сидевший на обочине дороги, спросил его:

— Твой отец здесь?

— Нет, его нет, — ответил мальчик, — а дядя мой здесь.

— Позови его. Скажи, что это я. Меня зовут Брахим. Я постерегу коз, пока ты не вернешься.

Прихрамывая, мальчик пошел назад. Блуза мешала ему, и он, подобрав лохмотья подола, сунул их в рот, зажал зубами и побежал. Навстречу ему, виляя пушистым хвостом, выскочил белый пес. Дядю он застал за починкой сохи.

— Дядя, дядя, — закричал он, — тебя спрашивает какой-то человек! Он нездешний.

Дядя отложил инструменты, разгладил усы, встал и, расправив шаровары, двинулся в путь. Шаги у дяди были широкие, и поэтому мальчику приходилось бежать время от времени, чтобы поспеть за ним. Поравнявшись с пришельцем, дядя наказал племяннику:

— Поднимись с козами повыше, пусть наедятся вдоволь. — Потом обратился к мужчине, который сидел, опустив голову: — Салям алейкум.

Тот поднял голову.

— Брахим, да это ты! Что с тобой стряслось? Чего ты тут сидишь? Пойдем в дом. Выпьем кофе, поговорим. Другу не положено оставаться на улице. Пошли.

И они двинулись по направлению к дому. Сквозь ветки, из которых были сложены стены хижины, женщина увидела Брахима и узнала его. Вместе с ее мужем он промышлял перекупкой лошадей. Сказав гостю «добро пожаловать», она поцеловала его в лоб. Как только мужчины уселись на циновке, расстеленной возле дома, муж крикнул: «Жена, приготовь кофе!» Он снова взялся за инструмент и, продолжая работать, говорил, не дожидаясь ответа:

— Как там у тебя дома дела? Здоровы ли ребятишки? Должно быть, теперь, после смерти отца, тебе несладко приходится? Много ли человек может сделать без руки!..

— Стараемся по мере сил. Да вот беда, три дня назад у меня пропали быки, и с тех пор я не заглядывал домой. Всюду побывал, где только мог. У всех спрашивал. Можно подумать, что они испарились или провалились сквозь землю. Быки выросли у меня в доме. Они никуда не могли уйти. Даже одни они всегда сами возвращались домой.

Друг слушал его, не прерывая. От родника доносились голоса женщин и смех детей.

Жена хозяина принесла кофе и незаметно удалилась. На поясе у нее висели три амулета. Это была худая, болезненного вида женщина с огромным зобом. Опуская голову, она упиралась в него подбородком. Присев у очага, она поставила на огонь таджин — круглую глиняную сковороду, на которой обычно пекут лепешку, и, пока она грелась, месила тесто, завертывая края, а потом ловко кинула его на таджин.

Сестра Мустафы, хозяина дома, Сабра, сидя на полу, обрабатывала бычью шкуру. Сначала она смачивала ее молоком, потом натирала квасцами. Время от времени она поднимала глаза и смотрела на улицу. У нее была татуировка в виде Южного креста[4] на лбу и еще одна, более тонкая, на подбородке. Сабра, по всей видимости, была счастлива тем, что может еще приносить пользу своей семье. Дети давно выросли, дочери ее были уже на выданье и старались освободить ее от тяжелых работ. Впрочем, дубить кожу тоже дело нелегкое. Порой приходится изо всех сил мять неровные места, смачивать их молоком, натирать квасцами и снова мять. Работа эта долгая и требует терпения. Только как следует обработав кожу, можно красить ее хной. И чем больше шкура, тем она удобнее для разных домашних надобностей. Когда дело сделано, немсир, то есть шкуру, свертывают и ставят в угол.

Это настоящее сокровище. Потом многие будут просить ее взаймы. Да и то правда, кто может позволить себе купить быка?

Хотя Мустафа прекрасно знал быков Брахима, он все-таки спросил у него, какие они были.

— Ты же их видел, — сказал в ответ Брахим. — Который поменьше — кремового цвета с острыми рогами и короткими ногами, — немного худ. Другой — большой, с ободками вокруг глаз, отдает в синеву. Рог у него еще сломан. А что? Ты про них что-нибудь знаешь? — спросил он.

На душе у него было тревожно.

— Наверно, бандиты их увели. Они сейчас лютуют. Их ничем не остановишь. Они берут все, что под руку подвернется, даже средь бела дня. Три дня назад поздно ночью, после того как петухи пропели, я слышал, собаки лаяли, да так громко. И потом еще слышал топот, как будто скотина бежит. На улице было очень светло. Луна светила вовсю, так что и