что на землю упало.

— Ладно, — опустился на травку ангел. — Если зима — старость, а что же тогда есть смерть?

— Что такое смерть? — не поняла его собака, она никогда не видела мёртвых.

— Смерть — это я! — обрадовался ангел.

— Не понимаю.

— Тебе пора на небо.

— Куда?

— Туда, — показал пальцем вверх крылатый.

— Но я не умею летать, — замотал мордой пёс.

— Я научу! — ангел во второй раз подхватил своего дружочка на руки и полетел с ним к солнцу.

Они летели долго, очень долго. Долетели до солнца и полетели дальше — к звёздам, до самого созвездия Гончих Псов. Там и оставил ангел старичка, который тут же превратился в одну из небесных собак.

Куда все псы улетают?

В Космос, все это знают.

Псы улетают к звёздам,

в мир, где всё очень просто;

туда, где одно созвездие

вовсе не спорит с другим.

Крикни им: «Как вы там, гости?»

И ответят они: «Мы спим».

Уже поздно. И ты, малыш, иди-ка в кроватку. Хватит развозить сопли по лицу. Вовсе и не умер твой четвероногий питомец, а превратился в яркое созвездие. Видишь, в ночном небе россыпь мелких белых точек? Вот одна из этих точек — твой бывший друг.

Ворон, дом и девочка

Родители снова ругались, очень сильно ругались.

— Господи, да как же я вас ненавижу! — закричала девочка и вышла из дома.

Она посмотрела на отчий дом сверху вниз, наклонилась, взяла его на руки и понесла. Из распахнутого окна вывалился трёхметровый половик брани, она подцепила его пальцем, скрутила в рулон, запихала обратно и захлопнула окно снаружи. На плечо идущего ребёнка опустился чёрный ворон:

— Привет, куда путь держишь?

— К морю.

— К морю? О, это хорошее дело — посидеть у воды, подумать, помечтать.

— Я туда не для этого. Вот… — девочка показала птице свою ношу. — Я иду топить дом.

Ворон покосился на дом, потом на хмурое, но решительное лицо малышки, спрыгнул на крышу хибарки, смешно изогнул шею и попробовал заглянуть в окно.

— Но там же люди? — прокаркал он удивлённо.

Детка кивнула:

— Да, это мои родители, они дерутся и пьют. Как я их ненавижу!

Ворон встрепенулся, потоптался по крыше и многозначительно сказал:

— Никто не достоин того, чтобы его топили.

Девочка разозлилась и тряхнула дом:

— Да на дне моря им и самое место!

— А твоё, что будет с тобой после этого?

Дитя подумало немного и опустило голову:

— Меня заберут в интернат. Ну и пусть! Всё лучше, чем с ними.

Черноклювый собеседник хлопнул два раза крыльями и снова переместился на детское плечо:

— А давай сделаем по-другому: ты поставишь хату на землю, войдёшь, соберёшь свои вещи и выйдешь из неё навсегда.

— Как это?

— Так. Выпорхнешь из гнезда и всё, а они останутся и будут жить так, как им хочется, но уже без тебя. Ты же пойдёшь своей дорогой. И как знать, может быть, уйдёшь далеко-далеко, намного дальше твоего интерната.

Девочка фыркнула на странные слова мудрой птицы и зашагала ещё решительнее, она так давно хотела сделать это, а тут невесть откуда взявшаяся чернь вякает ей под руку!

Вдали показалось море, волны ласково били о берег. Дочечка побежала к нему, почему-то стараясь сильно не трясти дом. Ворон покружил рядом, покружил и скрылся. А девчушка добежала до песка, опустилась на колени и поставила родовое «гнездо» рядом. Потом села, скрестила ноги и задумалась.

«Долго думать вредно для детского организма!» — вспомнила дочка слова матери.

Затем она встала, неуверенно взялась за ручку двери и медленно её открыла. Вошла внутрь. Мамка сопела на кровати, а отец спал прямо на полу. Брезгливо перешагнув через предка, она тихонечко пробралась в свою комнату, собрала в рюкзачок кое-какие вещи и вышла.

Она ушла из дома навсегда, а он остался стоять у моря, обдуваемый лёгким бризом. С каждым шагом дом становился всё меньше и меньше, пока не исчез совсем. А вдали показались рыбаки, швартовавшие лодку.

«Я пойду сперва вон к тем мужчинам, а потом решу: идти мне дальше или остаться с ними навсегда», — подумала девочка.

И медленно, нерешительно зашагала к людям моря, к «солёным людям», как их презрительно называл её папка. Вот уже слышно, как рыбаки переговариваются, смеются. Сильные, настоящие, «небо и земля» по сравнению с её родителями.

— Дяденьки, а можно я буду рыбачить с вами? Всегда, всегда! Я не хочу в интернат.

Сидящий неподалёку на коряжине ворон каркнул и задумчиво произнёс:

— Они обязательно тебя удочерят. Один из них. Вон тот, лысый, у них с супругой нет детей, а возраст уже вышел. Да-с…

Рыбаки повернулись к ребёнку, их обожжённые солнцем лица расплылись в умилённых улыбках, а потрескавшиеся от соли губы одного из них, сказали:

— Видишь, деточка, на сопке зелёный домик? Беги туда, там твои руки точно пригодятся!

— А что нужно делать? — осторожно спросила детонька.

— Да там моя жена пирожков налепила, а испечь их некому.

— Да? — удивилась малышка. — Это я умею! Печь легко, я научу её.

— Беги-беги!

За спиной, убегающей от рыбацких дел девочки, весело болтался рюкзачок. Ворон летел следом за своей маленькой подружкой. Рыбаки же тихонечко хохотали. А небо медленно серело: для него всё было ни хорошо и ни плохо — так себе было, обыденно.

Мечты стеклянного мальчика

Жил-был мальчик. Он жил за стеклом. Все так и говорили про него:

— Стеклянный мальчик, — и проходили мимо.

Но в том-то всё и дело, что это был мальчик не из стекла, а мальчик из-за стекла, то есть самый обыкновенный малыш, но витринный. Объясняю: витрина магазина была местом его работы. Мальчик стоял неподвижно, и поэтому проходящие мимо люди были уверены, что это манекен или кукла. Скорее всего даже кукла, так как он стоял не в магазине одежды, а в магазине игрушек.

То, что малыш — кукла, были уверены только взрослые, ибо все на свете дети знают, что у каждой куклы есть душа. И эта душа плачет, пока куклу не купят для весёлой девочки или развесёлого мальчика. А у манекенов душа плачет всегда, поскольку они никогда-никогда не отправляются жить в счастливые семьи, а по достижению определённого возраста заканчивают своё бытиё на помойке или едут в цех по переработке пластмассы. Тех кого сажают на элеватор, умирают навсегда. А вот тем, кто попадает на помойку, может даже очень крупно повезти!

Так и случилось с нашим стеклянным мальчиком. Он долго, очень долго собирал на себя городскую и магазинную пыль,