— Не пройдут сейчас. Ночь, Марина. Утром можно, но до больницы часов шесть езды.

— В прошлом году у вас альпинистов эвакуировали, кто это делал? — стала вспоминать Марина.

— Это из города вертушка была, Бакай сделал. Ему звонить надо на телефон, он может прилететь. Но тогда они платили, много платили. Это как всех баранов продать и еще нас с баранами, — бормотал Батырбек и хватал за руки мать Аяны, которая упала на колени у постели дочери и заходилась короткими, уже почти беззвучными всхлипами, как будто у нее закончился воздух.

— Звони Бакаю сейчас же, — резко бросила Марина. — Скажи, что я полечу, деньги ему в городе отдам.

Марина обняла за плечи мать Аяны и подняла ее на ноги.

— Собирай вещи для дочки, я скажу, что надо.

Марина вышла на крыльцо больницы и удивилась, что на улице еще светло. Ей казалось, что с момента, как они привезли Аяну, прошло совсем немного времени — она помнила только грохот вертолетных лопастей, потом дребезжание больничной каталки, стремительно несущейся по неровному кафелю плохо освещенного коридора, а потом мягкий хлопок двери в операционной, который отрезал от Марины маленькое худое тельце Аяны, уже давно потерявшей сознание.

Сколько же Марина ждала в приемном покое? Два часа, три? Маленький полный хирург нашел ее в углу прислонившейся к автомату, который так и не выдал Марине ни одной порции кофе, несмотря на все потраченные монеты и даже удары по его облупившемуся корпусу.

— Все будет хорошо с вашей девочкой, вы чудом успели. Это правда, что вы на вертолете ее привезли? По земле точно бы растрясли, аппендикс бы лопнул. А сейчас все будет хорошо, хорошо. Что же вы плачете?

Марина потянулась, чтобы расправить затекшую поясницу, и вытащила из кармана куртки телефон. Странно, но оставалось еще несколько процентов зарядки, и Марина решила использовать их по назначению.

— Ольчик, привет, это я.

— Мариша? Ты где вообще? Я тебя в среду жду, ты помнишь? С Егоровым все договорено.

— Оль, я не приеду.

— В смысле? Что случилось? — Голос Ольги запнулся и дрогнул.

— Я пока не могу оплатить. Еще полгода — и соберу всю сумму.

— Так, Марина, я что-то не пойму, — по ту сторону трубки зазвенела стальными нотами заведующая отделением репродуктологии. — Ты в паспорт давно смотрела? Наверняка недавно, ты по три раза в день границу пересекаешь в самых подозрительных местах. Так я напомню: через полгода тебе будет тридцать восемь. И еще я тебе напомню, что твои анализы по резерву яичников выглядели очень печально.

— Оль, я приду. Через полгода. Точно приду.

Марина устало привалилась к стене.

— Я тебя жду. Дождется ли Егоров — не уверена, с его-то графиком. Но я жду. Пока. — В трубке зазвучали короткие гудки.

Марина помедлила и снова нажала кнопку набора номера.

— Стас, привет, да, это я. Планы поменялись, я пока остаюсь здесь. Так что следующая группа на мне. Да, тариф обычный, и забей мне расписание до конца лета, пожалуйста, я готова. Угу, до скорого.

Теплый ветер забирался под козырек и старался сбить бейсболку с головы Марины. Она любила ездить в открытых кузовах грузовиков: ей казалось, что именно так она чувствует настоящую дорогу, тот ветер странствий, который столько лет носит ее из страны в страну. Грузовик замедлил ход, вильнул вправо и подрулил к хвосту очереди из машин, выстроившихся в ожидании внимания со стороны суетящихся заправщиков.

— Девушка, — водитель стукнул по борту машины, — я пока тут постою, спускайся, если тебе что надо.

Кафе при бензоколонке поражало ассортиментом и нетипичной чистотой. Марина заказала себе двойной латте и стала прогуливаться вдоль стеллажей, плотно заставленных всякой горюче-смазочной всячиной. Впрочем, несколько полок были предназначены не для водителей, а для их спутниц — коробки с дорожными косметичками, шоколадные батончики и даже детские игрушки.

— Э, девушка, если ты еще со мной, поехали уже, — позвал из дверей магазина Марину водитель, который успел заправиться и нашутиться с приветливой пухленькой продавщицей.

Марина подбежала к кассе и протянула продавщице розовую коробку, из пластикового окошка которой с удивлением смотрела на этот мир красавица, чудом оказавшаяся вдали от своей родной земли, — белокурая Барби в синих обтягивающих джинсах и вязаном свитере с надписью New York.

— Для дочки берете? — улыбнулась продавщица. — Дочка есть?

— Дочки пока нет, но будет, — кивнула Марина и уложила нью-йоркскую красавицу на дно своего рюкзака.

Котик. Наталия Лиске

— А это — отказ от претензий на случай внезапной смерти.

Мужчина в строгом костюме протянул листок, заполненный мелким шрифтом.

— Прочитайте внимательно и подпишите.

Я быстро пробежался глазами по строчкам: «...добровольно соглашаюсь... экспериментальные исследования... о рисках предупрежден... ответственность за жизнь и здоровье возлагаю на себя». Не раздумывая поставил подпись.

— Когда приступать?

— Сейчас. Вы же читали контракт?

Я смущенно кивнул. Контракт я не читал. Да и зачем, если я знал главное — в конце мне заплатят огромную сумму денег.

— Хорошо. — Мужчина впервые улыбнулся. — Я ваш куратор.

Об эксперименте мне рассказал Антоха.

«Это же не работа — мечта! — Антоха возбужденно размахивал руками. — Им нужны добровольцы. Вроде меня и тебя. Молодые, здоровые, одинокие. И делать ничего не надо, просто жить в бункере. Там кормить будут, исследовать, анализы брать, а в конце денег дадут. Знаешь сколько? За сто лет столько не заработать. Подумаешь — полгода под землей. Главное надо отбор пройти, а там как-нибудь справимся».

Я недоверчиво покачал головой: с такими условиями нам точно ничего не светит. Но я ошибался.

Бункер и вправду был под землей и больше напоминал средневековые катакомбы, чем лабораторию. Длинные подземные переходы, комнаты, лишенные окон, высеченные из камня лестницы. Под стать бункеру были и кураторы, следящие за экспериментом: мужчины в строгих костюмах с одинаковыми, словно тоже высеченными из камня лицами.

Восьмерых счастливчиков, прошедших отбор, разделили на две группы. В первую взяли меня и Китти — невысокую блондинку с оценивающим взглядом. Нас поселили в комнаты рядом со спортзалом и большой, похожей на детский игровой зал студией.

Антоха попал во вторую группу. Им раздали бейджики с порядковыми номерами и отправили жить в казарму — длинную комнату с расставленными в ряд кроватями.

— Так нужно для исследования, — объяснил куратор.

У группы Антохи была особая задача: на них тестировали еду, кормили шесть раз в день и брали кровь на анализ.

Мне и Китти повезло больше. Мы испытывали спортивные тренажеры, игровые приставки, головоломки и шарады. Кормили нас реже, но и анализами особо не мучили. Мерили давление каждое утро да считали пульс.

Поначалу, сталкиваясь с Антохой, мы приветливо махали друг другу руками, стараясь перекинуться парой фраз. Но с каждой неделей улыбка на лице Антохи становилась меньше, а фигура — толще. Он брел по коридору, тяжело передвигая ноги, часто останавливаясь, чтобы отдышаться.

«Лентяй, — презрительно хмыкала Китти, провожая его взглядом, — мог бы и в спортзал пойти».

Мы с Китти бегали в тренажерном зале каждый день, собирали головоломки, в которых я ни черта не смыслил, делали упражнения на выносливость, танцевали. Танцевать, правда, я не умел, и Китти, наблюдавшая за моими стараниями, хохотала как ненормальная.

Через месяц парень из команды Антохи — высокий, лысый, с порядковым номером 1 — умер на кухне.

— Организм не справился с нагрузкой, — сказал нам куратор, — бывает.

А еще через месяц ночью в мою комнату ввалился Антоха. Он тяжело дышал, его руки тряслись, а толстое красное лицо блестело от пота.

— Слушай, — зашептал он оглядываясь, — нам крышка. Надо удирать отсюда.

— Что ты несешь? Мозги проел?

Но Антоха не обиделся. Он плюхнулся на кровать и, обхватив голову руками, всхлипнул: