На следующее утро мы с Маргариткой опаздываем. Прокопавшись, прибегаем к автобусу последними. Большой красный “икарус” уже под завязку забит детьми, я взбираюсь по ступенькам и замираю в поисках свободного места.

Дочка тут же бросает мою руку и спешит плюхнуться рядом с подружкой. А я из-за обилия лиц никак не могу понять, куда же мне сесть.

— Простите, мы для вас место не заняли, — виновато пожимают плечами две другие мамочки, от первого и шестого классов.

В принципе не расстраиваюсь. Не то, чтобы я очень хотела всю дорогу обсуждать прописи и тетрадки. Я вообще предпочла бы ехать в одиночестве.

Осматриваю салон. С правой стороны сидят учителя физкультуры и, кажется, информатики. С левой — гид и завуч.

Ползу взглядом дальше, и кровь бурно приливает к щекам, когда я понимаю, что лишь одно место свободно. В самом конце и оно рядом… Рядом с ним.

Опустив голову и копаясь в телефоне, на последней паре сидений, у прохода, сидит тот самый учитель, от которого у меня вот уже какую неделю подряд мозги набекрень.

Хочется заплакать и порадоваться одновременно. Ну это же безумие какое-то. Ну как такое вообще могло случиться? Наверное, он видел, что завуч Елена «как её там» со мной беседовала и нарочно оставил место для меня. А может, это просто очень странное совпадение. Я не знаю.

Выбора у меня нет. На ногах, не гнущихся в коленях, хватаясь за сиденья, чтобы не упасть в уже движущемся автобусе, я пробираюсь сквозь салон.

— Здравствуйте, — произносит он и встаёт, пропуская меня к окну.

Это так странно. С одной стороны, я злюсь и ревную его, абсолютно постороннего мужика, к коллеге, не зная ничего об их отношениях, а с другой — жадно вдыхаю его пьянящий запах. Хочу, хочу ещё.

И он опять на меня смотрит. Живо, ярко, эротично. Учитель опускается на соседнее сиденье. И мне неожиданно остро приятна его близость. Сто лет не испытывала подобного. Я еду в автобусе, но ничего не замечаю, кроме него. И эта поездка в нашей с ним тишине наполнена каким-то долгожданным болезненным наслаждением. Как в юности, когда каждое движение, поворот головы и слово имеют колоссальное значение.

Мы, наверное, могли бы поговорить. И что-то узнать друг о друге. Но я не могу управлять своим телом рядом с ним. Эта химия настолько сильна, что в ушах жужжат мошки, а в глазах пляшут искорки.

Зажмурившись, отворачиваюсь к окну, но желание одно: развернуться, забраться к нему на колени и целовать, пока губы не онемеют и не перестанут двигаться. Он не имел права набрасываться на меня, но я помню, как приятно целоваться с ним до ярких, слепящих кругов перед глазами. Его соседство одновременно пугает и будоражит.

Как же хочется плюнуть на всё: на мнение других, на собственное положение, на толпу впередисидящих. Голова еле-еле соображает.

И он сидит прямо, тяжело дышит, явно чувствуя то же самое. И где-то минут через десять пути, мы одновременно поворачиваемся к друг другу. Его горячий взгляд падает на мои губы. В груди что-то накаляется. Синхронно тянемся навстречу. И почти теряем над собой контроль, беспрерывно глядя на губы напротив.

“Что ты творишь?!” — укоризненно смотрю я ему в глаза, останавливая, очнувшись первой.

И резко отодвигаюсь, подчеркивая, что всё это безумство не может продолжаться. Если кто-то повернётся и глянет на нас, то тут же увидит, чем мы занимаемся.

“Прекрати! Успокойся!” — строго, опять же не голосом — глазами.

А учитель смотрит на меня каким-то отупело разомлевшим взглядом и наклоняется к уху, аккуратно, почти ласково убирая волосы в сторону. И обдавая мочку горячим дыханием, заставляя закатить глаза только от такой вот вероломной близости.

— Я очень хочу тебя трахнуть, — произносит он сладким шепотом.

И мне бы оскорбиться и фыркнуть, но я вместо этого чувствую манящую упоительную дрожь, бешено бегущую по телу. И затаив дыхание, ощущаю, как сама впадаю в расслабленное, полусонное состояние, непроизвольно сжимая бедра. Смотрю в окно, едва справляясь с дыханием.

Автобус паркуется и все начинают вываливаться наружу. Детки шумят, перебивая друг друга. А мне жарко, душно и даже на улице не хватает воздуха. Усмехнувшись, учитель встает, пропуская меня. И я в каком-то полупьяном бреду прохожу мимо него, пытаясь найти точку опоры и цепляясь за сиденья. Но в проходе возникает пробка. И я чувствую, как, передвигаясь последним, он упирается грудью в мою спину, так твердо и нагло, что я ощущаю его дыхание на своей шее. Это очень приятно. И волнительно.

Затем, прочитав мою реакцию и отпрянув, нежно касается талии, как бы подталкивая, помогая двигаться по проходу. Это касание очень отличается от того — в классе, после собрания. Как у него это выходит? Там он дергал и хватал меня как самый дикий альфа-самец в мире, а сейчас твёрдая и решительная рука ложится на мою спину, но вместе с тем это довольно мягкое прикосновение.

Мне срочно надо на воздух. Включить мозги и вспомнить, как открыто он флиртовал со своей коллегой. Вернуть себе благоразумие.

Вывалившись на улицу, я стараюсь затеряться в толпе и не смотреть на него. А учитель, как ни в чем не бывало, выстраивает свой шестой класс в колонну и читает им речь о поведении во время экскурсии. А когда дети уходят вперёд, и завуч Елена Константиновна начинает жаловаться на родителей, не сдавших деньги на ремонт школы, он неожиданно громко шутит:

— В конкурсе "Учитель года" в Саратовской области победила Мария Кузякина, учитель начальных классов гимназии №2. Она смогла собрать больше денег на ремонт класса, чем все остальные участники.

Учителя, облепив его с двух сторон смеются, мамочки с восторгом охают и перешептываются, а он оглядывается на меня, выискивая своими красивыми серыми глазами.

И вот она я, вроде бы взрослая, умная женщина, понимающая и всё подряд анализирующая, иду за ними и улыбаюсь как дура. Потому что этот красавец-мужчина ищет именно моего внимания.

* * *

Нас собирают в большом зале, наполненном интересными интерактивными экспонатами. Детки сразу же начинают шуметь и бегать, разводить хаос, нарушая камерную атмосферу музея. Сердце бьётся быстрее, когда учитель вальяжно и уверенно, засунув руки в карманы брюк, выходит в центр комнаты и приказывает всем замолчать, стать у стеночки, ничего не трогать и вообще вести себя прилично. Кажется, его слушаются даже мамочки и преподаватели, громко беседующие друг с