Она кивает.

— Хотя по сути я и дух, эта форма, в которой я заперта, достаточно смертна и требует еды, чтобы процветать.

— Может ли эту физическую форму…

Она не дает мне закончить вопрос. Хотя он и так был нелепым.

— Убить? Да. Нет, — загадочно отвечает она. — Мое бессмертие как духа не покинуло меня полностью, хотя я и приняла эту форму. Это тело нельзя убить естественными способами — старением, голодом, холодом, болезнями. Хотя я все еще чувствую эту боль.

Что-то в том, как она произносит эти слова, в ее горьком, усталом и мрачном выражении лица, сопровождающем их, заставляет мое сердце болеть за все, что пережила эта женщина — за все, что я едва понимаю.

— Чтобы убить меня, — мрачно продолжает она, словно заставляя себя произнести эти слова, — нужно, чтобы смертная рука совершила магический акт. Голод не может убить меня, но зачарованный кол, вбитый в сердце, может.

— Не будем задерживаться на том, чтобы вбить что-нибудь в твое сердце. — Я встаю и иду к своей хате, перебирая различные корзинки и баночки, готовая оставить эту тему. Я буду беречь ее. — Когда я завтра пойду на рынок, то куплю достаточно провизии для нас обеих в дорогу. Здесь у меня не хватит еды на двоих.

— Надеюсь, я не буду слишком навязчивой. — В ее голосе звучит искренняя вина. И выглядит так же, судя по тому, как она ковыряется в ногтях.

— Нет, нет! — поспешно говорю я. — Ни в малейшей степени. Для меня большая честь, что ты здесь. Но в последний раз, когда я ходила на рынок, я делала покупки только для одного человека. — Впервые в жизни я делала покупки только для одного человека. Воспоминания отрезвляют меня. Я оценила, насколько меньше еды мне нужно, когда приходится есть одной, хотя бабушка в последние месяцы ела как птица. С тобой все в порядке, Фаэлин, говорю я себе, и с каждым днем боль становится все слабее. В конце концов наступит день, когда одна лишь мимолетная мысль о ней не будет изнурять меня.

Отвлечься — и уехать подальше от этого места — может стать тем бальзамом, который мне нужен. Как всегда, лес помог.

— Есть ли что-то, что ты не ешь? Или какие-нибудь продукты, которые тебе особенно нравятся, если я смогу их найти? — Мне пришло в голову, что если она дух какого-то животного или растения, то у нее могут быть сильные чувства к определенным продуктам.

Аврора качает головой.

— Мне подходит любая еда. — Пауза, затем: — Вообще-то, если быть честной, я бы предпочел овощи и мясо. И мясо чтобы было хорошо прожарено.

— Овощи — наше общее предпочтение. — Я с улыбкой закрываю ларь. В дороге будет проще сохранить овощи свежими. Мясо долго не пролежит, а времени на сушку у меня нет. — Тогда мы проснемся с рассветом, чтобы отправиться на рынок.

Она даже не пытается скрыть своего недовольства.

— В чем дело?

По ее губам скользнула жеманная улыбка.

— Я больше люблю ночь, чем день. На рассвете я могу лечь спать и обычно не просыпаюсь до сумерек. В редких случаях я встаю днем… в зависимости от времени года, погоды и моего настроения.

Я смеюсь. У нее нестареющие глаза, но многие манеры молодой женщины. Было время, когда я тоже жаловалась на ранний подъем.

— Хорошо. Я могу пойти одна. И, пока ты не волнуешься, знай, что это не составит труда.

— Спасибо.

— С удовольствием и почтением. — Я пересекаю комнату и поднимаюсь по чердачной лестнице, которая находится у дальней стены от ее кровати — с противоположной стороны от очага Фолоста. По пути я беру со стены сумку, отличной от той кожаной, которую я взяла с собой в лес. — Я сплю на чердаке, так что если тебе что-то понадобится, можешь крикнуть, и я услышу без проблем. На этом доме есть защитные чары, и я убедилась, что они на месте, так что ты будешь в безопасности. — Моя рука останавливается на средней ступеньке. — И еще одни… еще одни наши гости — Фолост и Мэри. Мэри — это календула в маленьком горшочке на кухонном окне. Фолост — в очаге.

— Не знаю, есть ли у тебя способ общаться с ними лучше, чем у меня, но даже если нет, Фолост может изъясняться на общем языке. Если он захочет слушать, — добавляю я, устремив взгляд на очаг. Один золотой глаз метнулся в мою сторону, и в очаге затрещало полено. Я закатываю глаза. — Так что если ночью тебе будет слишком тепло, просто дай ему знать, чтобы он немного расслабился.

Она поворачивается к огню со знающим блеском в глазах. Аврора слегка наклоняет голову, и, клянусь, я вижу, как язычок пламени отражает этот жест, когда я поднимаюсь на чердак.

Перед сном я достаю из бабушкиной сумки маленький швейный набор. Проводя пальцами по радуге ниток, я выбираю одну бледную, как ее волосы, другую черную, как ее глаза. С их помощью я вшиваю в красный плащ кольцо с бледным лунным камнем, окруженным полумесяцами, в память о нашей встрече.

Ночь проходит без проблем, несмотря на то что я дважды просыпаюсь, чтобы убедиться, что Аврора все еще здесь — и что мне не приснились сюрреалистические события этой ночи. Утром я просыпаюсь, когда звезды еще сияют на небе. Я знаю каждую скрипучую доску и хлипкую ступеньку лестницы, поэтому мне удается спуститься и тихо собрать свои вещи, не дав Авроре даже шелохнуться.

Я снимаю с крючка свою кожаную сумку и пристегиваю ее к булавке на плаще. Открываю ящик и достаю оттуда сухие ветки, цветы, травы и фрукты. Аккуратно складываю их в сумку. Затем я беру в руки серебряный колокольчик и медленно снимаю шелковый шнур с дверной защелки.

Солнце еще не успело взойти над горизонтом, а я уже отправляюсь на рынок.

До ближайшего населенного пункта почти два часа ходьбы. Рынок проходит каждое утро на городской площади и длится до тех пор, пока не будут проданы все товары. Поэтому ранний выезд крайне важен, если я не хочу остаться с объедками на столе и пустыми кастрюлями на ужин. Если есть возможность, я предпочитаю приезжать как раз в тот момент, когда открываются лавки и фермеры и торговцы выставляют свои товары. Все, что я могу выбрать, у меня есть, и меня это не слишком беспокоит… Неважно, что я прожила здесь всю