голос показался ей бесцветным и чужим. Она подумала: кажется ли он ему таким же? А потом подумала: звучит он так из-за каменных стен и деревянного пола или это просто что-то внутри нее, какое-то изменение, отразившееся в этом новом чужом голосе.

Он беспощадный, — подумала она.

Она поднялась по стремянке и услышала, как он выключает фонарь. Одновременно с этим передернула затвор и вставила патрон. Он взглянул на нее, поднимаясь по лестнице и она увидела, что нет, в нем нечего спасать — и выстрелила ему в левый глаз.

Он упал в погреб.

Она закрыла дверные створки. Придется вернуть винтовку отцу, придется как-то отвлечь его чтобы незаметно положить ее в мастерскую, где ей и место, а потом она позвонит… кому угодно.

Еще один пропавший мальчик.

Рано или поздно, его найдут с кодовым замком в кармане и задумаются, кто мог это сделать? Такие вещи?

Те, что развешаны на стенах. Господи…

Как же это случилось?

Она подумала, что этот вопрос она будет задавать себе еще долгое время спустя. Весна сменится знойным летом, осень смениться зимой, а холод прочно и жутко обоснуется в сердце и разуме.

Перевод: Дарья Андрианова

Выезд на бульвар Толедо Блейд

Парни в пикапе ехали на север по темному пустому участку шоссе I-75 возле Нокомиса, трое из них теснились в кабине бок о бок и потели от жары в середине июля, несмотря на открытые окна. Они чувствовали запах пота друг друга, приносимый ветерком. Но их это не беспокоило. Был вечер понедельника. В любом случае, девушек поблизости не было.

Джимми, которому неделю назад исполнилось восемнадцать, и который проигрывал непрекращающуюся битву с прыщами, открыл банку "Бада" и протянул Дугу, а тот передал Бобби. Пикап ехал по скоростной полосе со скоростью семьдесят в зоне шестидесяти. Бобби был за рулем. Держать в руке уже четвертую банку пива было опасно. Не так опасно на шоссе почти в полночь, как дома, на улицах Тампы — в городах гораздо больше шансов, что тебя остановят, — но достаточно опасно.

Он не возражал и против этого. Черт возьми, риск был частью всего этого.

До сих пор ему везло.

Он опрокинул банку в рот. Пиво оказалось теплее, чем ему нравилось, но первый глоток всегда был вкусным, теплый или нет.

— Эй. Сделай громче, — сказал он Дугу. — Быстрее.

По радио звучала песня Джонни Кэша "The Tennessee Stud", и она одновременно напомнила ему об убогой ферме его дяди в Джорджии, а также о Мэри Энн Эббот и Ди Ди Уайтекер — и о том, что он, Бобби, знал о жизни, а эти двое, Дуг и Джимми, — нет.

Он любил этого парня. "Человека в черном"[2].

И в кои-то веки Дуг не стал жаловался на пение Джонни. По правде говоря, Дуг уже вообще не жаловался. Пять порций холодного пива в гостинице "Кейв Рок Инн" в Мердоке и одна в дороге, и старина Дугги едва смог найти регулятор громкости. Тем не менее, он справился, наклонившись вперед и изучая панель, и тут Джимми начал подпевать рядом с ним. У Джимми был неплохой голос, но он не мог взять такие низкие ноты, как Джонни. Чего еще можно было ожидать? Черт, Бобби до сих пор помнил, как изменился голос маленького Джимми. И это было не так давно. Джимми был еще ребенком.

Он снова подумал о Мэри Энн, представив раскинувшиеся обнаженные прохладные белые бедра в лесу.

Он думал об этом и слушал ветер и песню, громко звучавшую на ветру, и снова поднес банку с пивом к губам, когда увидел, как впереди что-то сверкнуло, а потом что-то внезапно появилось в свете фар, и Джимми у пассажирской двери перестал петь и вскрикнул, и он догадался, что тоже сказал что-то вроде "что за херня?", резко вывернул руль, затормозил и пытался рулить, и в следующий момент понял, что они трясутся на ухабистой грунтовой обочине со скоростью пятнадцать миль в час, поражаясь тому, что остались живы. Он дрожал, как замерзший мокрый пес, а его колени, ноги и футболка были грязными от того, то Дуга вырвало прямо на него.

* * *

В тот день Джордж Хаббард смотрел на двойные стеклянные двери, ведущие из его кухни на веранду, и думал о собаке и о том, что собака в некотором смысле стала началом конца.

Собака была подарком для нее, чем-то, что заставило бы ее остаться, надеждой на то, что несколько фунтов пушистого теплого щенка ретривера станут для них тем связующим звеном, которым больше не был ни секс, ни любовь, ни что-либо еще.

Это не сработало. Она ушла, и собака вместе с ней.

Как и все остальные.

Его отец умер от сердечного приступа, и это было даже к лучшему. По крайней мере, один из них больше не будет играть роль жертвы гребаной порочности матери. Его сестра, которой было уже за тридцать, как-то незаметно для него превратилась в лесбийскую сучку из Содома, работающую почтальоном в Шривпорте, Луизиана. Они не разговаривали уже два года, с тех пор как умер отец, и даже тогда в основном для того, чтобы накричать друг на друга. Его друзья разъехались в свои сарасотские дебри с тех пор, как он начал рассказывать им правду о том, что с ним происходит на самом деле. Все они вернулись в свои маленькие жизни, в свои личные тупики псевдосознания. Скатертью дорога. Сестра, друзья. Даже его унылый отец.

Единственной, от кого он не мог избавиться, была его мать.

С самого детства она пыталась убить его, а в последнее время все больше и больше. В каком-то смысле ей это уже удалось.

Он уставился на тусклый солнечный свет на веранде и потянулся за косяком. Косяк был одним из немногих способов сбежать от нее.

Говорили, что он сумасшедший. Параноик. У врачей в больнице после его передозировки метамфетамином хватило смелости пойти еще дальше. Они сказали, что он параноидальный шизофреник.

Даже Кэл и Линда считали его параноиком и говорили ему об этом открыто. Сказали, что ему нужна помощь — его лучшие друзья со школьных времен. Сказали, что его мать не могла сделать всего этого. Хотя он прекрасно знал, что она связана с мафией, прекрасно знал, что она постоянно преследует его, это мог видеть любой, что ее друзья в налоговом управлении преследуют его, что ее друзья в полиции преследуют его за то, что