11. Мининков Н. А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.). Ростов-на-Дону, 1998.

12. Мыльников А. С. Петр III: Повествование в документах и версиях. М., 2002.

13. Народные исторические песни. М.; Л., 1962.

14. Овчинников Р.В. Следствие и суд над Е.И. Пугачевым и его сподвижниками: источниковедческое исследование. М., 1995.

15. Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVII–XVIII веков и донское казачество. Ростов-на-Дону, 1983.

16. Протокол показаний сотника яицких казаков-повстанцев Т.Г. Мясникова на допросе в Оренбургской секретной комиссии 9 мая 1774 года // Вопросы истории. 1980. № 4. С. 97–103.

17. Пугачевщина. Т. 1: Из архива Пугачева (манифесты, указы и переписка). М.; Л., 1926.

18. Пугачевщина. Т. 2: Из следственных материалов и официальной переписки. М.; Л., 1929.

19. Пушкин А.С. История Пугачева // Пушкин А.С. Полн. собр. соч. в 17 кн. М., 1999. Т. 9. Кн. 1.

20. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 6. Оп. 1. Д. 506.

21. РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. Д. 421.

22. Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. Падуя, 1680 г. // Утверждение династии. М., 1997. С. 231–406.

23. Сень Д.В. «Войско Кубанское Игнатово Кавказское»: исторические пути казаков-некрасовцев (1708 г. – конец 1920-х гг.). Краснодар, 2002.

24. Стрейс Я. Третье путешествие по Лифляндии, Московии, Татарии, Персии и другим странам // Московия и Европа. М., 2000. С. 313–468.

25. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983. С. 227–284.

26. Трефилов Е.Н. Пугачев. М., 2015.

27. Троицкий С.М. Самозванцы в России XVII–XVIII вв. // Вопросы истории. 1969. № 3. С. 134–146.

28. Тумилевич Ф.В. Сказки и предания казаков-некрасовцев. Ростов-на-Дону, 1961.

29. Усенко О.Г. Психология социального протеста в России XVII–XVIII веков. Тверь, 1995. Ч. 2.

30. Щепанская Т.Б. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) // Антропология насилия. СПб., 2001. С. 115–177.

31. Эйдельман Н.Я. Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз. М., 1991.

Андрей Александрович Куренышев,

историк

Пугачевщина

В отечественной историографии «пугачевщина», то есть восстание или даже крестьянская война под руководством Е.И. Пугачева получило достаточно громкое звучание даже во времена господства феодально-крепостнической системы, строя, как считали некоторые исследователи. В этом году исполняется 250 лет с момента начала этого грандиозного события в истории нашей страны, многих ее народов, не только этнических русских, но и украинцев, народов Поволжья, Урала и Западной Сибири. Пятьдесят лет назад в СССР отмечалось двухсотлетие Крестьянской войны. Тогда «пугачевщина» однозначно рассматривалась как проявление «классовой борьбы крестьянства с феодально-крепостническим гнетом» [5, с. 5].

«Под понятие «крестьянские войны» в России обычно подводили три крупных крестьянских движения: 1606–1607 гг. под предводительством И.И. Болотникова, 1667–1671 под предводительством С.Т. Разина, 1773–1775 под предводительством Е.И. Пугачева», – писал Л.В. Черепнин [5, с. 5–6], и отмечал, что ряд исследователей причислял к крестьянским войнам и движение, возглавлявшееся донским казаком К.А. Булавиным в начале XVIII в. Продолжая анализировать историографию крестьянских движений, Черепнин отмечал, что: «Под крестьянскими войнами обычно подразумевают наиболее крупные массовые вооруженные выступления крестьян» [5, с. 6]. Он же перечислил несколько крупнейших выступлений такого рода в ряде европейских стран: Жакерию во Франции, восстание Уота Тайлера в Англии, гуситские войны в Чехии. Ну и конечно, знаменитую тем, что о ней написал один из основоположников марксизма Ф. Энгельс, крестьянскую войну в Германии. О методологии исследования истории крестьянских войн в СССР и за рубежом мы будем писать и в дальнейшем, касаясь общих и отдельных сторон событий истории и их оценок в историографии «Пугачевщины», как наиболее выдающегося проявления самодеятельности масс народа, далеко не самого развитого в экономическом и культурном отношении региона страны (Поволжье, Урал и часть Западной Сибири). Пока же отметим, что Л.В. Черепнин, бесспорный лидер в изучении истории России периода феодализма, не был специалистом в истории крестьянства и крестьянских восстаний и писал вступительную статью к упомянутому сборнику, так сказать, по должности, а не в соответствии со своей научной специализацией. К тому же, нельзя не отметить того факта, что он принадлежал к плеяде ученых так называемой «старой», дореволюционной школы, которых, если можно так выразиться, насильственно «обратили» в марксизм в ходе репрессий и гонений не только со стороны государства, но и ученых-историков, так называемой» школы Покровского… По этой причине статья Черепнина изобилует упоминаниями о классовой борьбе крестьян против крепостничества и прочего феодально-помещичьего гнета. Как мы писали в одной из статей: «В большинстве случаев использование «марксистской методологии» с 50-х годов советскими историками представляло собой механический подбор соответствующих цитат классиков и простейших логических схем, упоминаний о классовой борьбе и прочие формальные вещи» [1, с. 225]. В скором времени легально и полулегально стало возможным протаскивать в советскую историографию наработки западных историков и социологов, например концепцию Пайпса о тотальном рабстве всех жителей России и ее окрестностей по отношению к государственной, самодержавно-крепостнической власти. Кроме Пайпса нелишне будет вспомнить и о так называемой школе «Анналов», сводившей исторические сюжеты к бытовым коллизиям, выкидывая из истории политические аспекты развития или сводя их к деяниям отдельных выдающихся личностей или отдельных систем, например, университетов, папства, а также основополагающих для Запада документов вроде «Великой хартии вольностей».

Казнь вора. С народного лубка.

Гос. исторический музей

В том же году, когда вышел в свет упомянутый сборник, в Уфе прошла конференция под названием: «Участие народов в крестьянской войне 1773–1775 гг.». Тезисы докладов ее участников были опубликованы в Уфе в 1974 году. Автором доклада «Крестьянская война под предводительством Е.И. Пугачева – крупнейшее событие классовой борьбы в России XVIII в.» был В.И. Буганов. Сугубо классовый подход к большинству исторических событий, свойственный, кстати говоря, историкам школы Покровского, звучит в тезисах Буганова с удивительной отчётливостью. Птенцы гнезда Покровского отличались конечно от благовоспитанных историков постсталинского периода. Вульгаризацией и примитивной социологизацией они не увлекались. Покровцы, одержимые пафосом революции, видели их во многих классовых столкновениях. Особенно повезло, естественно, крестьянским войнам. Г.Е. Меерсон полагал, что в восстаниях Разина и Пугачева мы имеем дело с ранними буржуазными революциями. Нелишне напомнить, что версию о крестьянстве как социальном заменителе в поздних буржуазно-демократических революциях озвучивал никто иной, как Г.Е. Зиновьев. Зиновьев считал признание Лениным и большевиками особой роли крестьянства, его союза с рабочими одной из характерных черт ленинизма! Сталин заставил Зиновьева отказаться от этой концепции, признав, что главным в ленинизме является учение о диктатуре пролетариата. Судьба Меерсона в связи с подобного рода коллизиями внушает большую тревогу. В 1937 г. Г.Е. Меерсон был расстрелян как троцкистско-зиновьевский заговорщик, а не как проводник вульгарно-социологических теорий исторического развития. К теоретическим перлам периода господства М.Н. Покровского и его школы можно отнести и тезис о зажиточно-казацко-крестьянской верхушке в руководстве восстанием, будто бы изменившей крестьянскому делу и предавшей народного вождя Емельяна Пугачева.

Вопрос о роли казачества не мог не привлекать внимания исследователей. Если в 1920-е годы, когда было памятна роль казачества в Белом движении, о них как об активнейшей части крестьянских войн забыли, равно, как и о зажиточных крестьянах-кулаках в годы коллективизации, то во времена расцвета совхозно-колхозного строя вспомнили вновь.

Участники упомянутой конференции коснулись и такого животрепещущего вопроса, как отношение к проблемам крестьянской войны 1773–1775 гг. буржуазной, преимущественно американской историографии. Отметим сразу, что для советских, русских историков было бы интереснее узнать отношение к данной проблеме историков немецких, причем обеих германских государств и ФРГ и ГДР, поскольку Ф. Энгельс писал свою знаменитую работу на основании фактологии немецкого историка Циммермана. Понятно, что историей России и СССР в США занимались в основном так называемые советологи, то есть представители далеко не беспристрастного, а скорее, сильно ангажированного направления историографии. К особенностям данного направления можно отнести то, что все изыскания их преследовали разоблачительно-обличительные цели. В истории России любого периоды искались и находились особенности, резко отличавшие историю нашей страны от всех прочих и особенно США – образцовой страны Западного мира. Поскольку советским властям были хорошо ведомы намерения советологов по разоблачению советского строя, выставлению истории России в самом неблагоприятном виде, их не допускали в советские архивы. Отсюда и главная особенность советологов – работа исключительно с теми источниками, которые использовались историками советскими или близкими им, например, участниками Аграрного симпозиума Восточной Европы и т. п. Интересно отметить также факт использования работ историков дворянско-буржуазной школы, отвергнутых и замалчиваемых советскими историками, например, работы Н.Ф. Дубровина «Пугачев и его сообщники» в 3-х тт. (СПб.,1884). Использование трудов Дубровина при всей