Он ехал медленно и часто останавливался, чтобы осмотреть что-либо заслуживающее внимания. Не раз и не два во время пути его сердце начинало бешено колотиться, но увы. Изредка он видел трупы, но в основном, везде была пустота. Очевидно, развитие болезни было достаточно медленным, и люди не умирали прямо на улицах. Проезжая через один из городков, он отчетливо ощущал трупный запах, запах тления и разложения, стоящий в воздухе. Он вспомнил, что сообщалось в газетах: очевидно, это был один из последних центров концентрации людей, и именно здесь было большинство трупов. В этом городе было слишком много смерти, и совсем не было жизни. Здесь не следовало останавливаться дольше, чем необходимо.

Во второй половине дня он увидел вдали город, ярко освещенный западным солнцем. В городе тут и там поднимались струйки дыма, но это не был дым из труб каминов. Он подъехал к дому, где некогда жили его родители. Надежд он не питал. Достаточно того чуда, что он сам остался жив — это будет чудо из чудес, если кто-либо из его семьи тоже уцелел!

С бульвара он свернул на улицу Сан-Лупо. Все выглядело, как обычно, хотя тротуары были пусты и не подметены, как этою требовали обычаи. Это была улица, на которой жил цвет города и даже сейчас она сохраняла свою роскошь и респектабельность. Трупов на улице не было — это было бы слишком невероятно для Сан-Лупо. Он увидел старого серого кота Хатфилдов, который спал на крылечке, как это он делал сотни раз до этого. Разбуженный шумом проезжающего автомобиля, кот поднялся и лениво потянулся.

Он остановил автомобиль у дома, где прожил столько лет, нажал на кнопку сигнала два раза и подождал. Ничего! Он вышел из автомобиля, прошел к дому.

В доме все было в полном порядке. Он осторожно осмотрелся, но в доме не было ничего, на что ему было бы страшно посмотреть. Он поискал записку, где было бы хоть что-нибудь сказано. Но записки не было.

Наверху тоже все было, как обычно, но в спальне родителей их постели не были приготовлены ко сну. Он вышел из спальни, чувствуя себя каким-то неуверенным.

Держась за поручни, он спустился вниз. — Кухня! — подумал он и ему сразу стало легче от того, что у него появилась определенная цель.

Когда он открыл вращающуюся дверь, все внутри у него всколыхнулось: ему показалось, что он заметил движение в кухне. Но это оказалась лишь секундная стрелка настенных часов, совершающая свои круги по циферблату. Затем он вздрогнул от внезапно возникшего шума, пока не понял, что это включился холодильник, как будто приход Иша разбудил его. От таких резких ударов по нервам Ишу стало плохо и его стошнило.

Придя в себя, он вышел и сел в машину, чувствуя страшную слабость. Если бы он тщательно обыскал всю квартиру, может быть, он что-нибудь и нашел. Но зачем ему мучить себя без пользы? В основном, все было ясно. Во всяком случае трупов в доме не было, и на том спасибо. И привидений тоже не было, хотя верные себе часы и холодильник можно было бы считать привидениями.

Куда теперь — обратно в дом, или куда-нибудь еще? Сначала он думал, что больше ему не войти сюда. А затем рассудил, что если его родители живы, то они наверняка приедут сюда. И через полчаса, поборов свою слабость, он вернулся в дом.

Немного погодя, он сел в гостиной Глядя на знакомую мебель, на книги, на картины, постепенно стал успокаиваться.

Наступили сумерки, и он понял, что ничего не ел с утра. Он не был голоден, но, возможно, его слабость и объяснялась недоеданием. Он пошарил по шкафам, нашел банку с супом, хлеб, правда, очень черствый, в холодильнике обнаружилось масло и лежалый сыр. Давление газа в плите было слабым, но тем не менее ему удалось согреть суп.

Поев, он сел на крыльце. Несмотря на еду, он все же чувствовал себя не очень хорошо: видимо, подействовал шок.

Иш смотрел на город, который выглядел, как обычно. Работа электростанций была полностью автоматизирована Вода вращала генераторы, а те, в свою очередь, вырабатывали ток. Он видел сложный рисунок огней восточной части города, за которой виднелась гирлянда фонарей Бэй Бридж. А еще дальше в слабом вечернем тумане виднелось море огней Сан-Франциско и вязь моста Голден Гэйт. Даже светофоры еще работали, переключаясь с красного света на зеленый. Высоко на башнях моста светились маяки, посылая предупреждающие сигналы аэропланам, которых уже не было. Дальше на севере, где-то в Окленде, огней не было. Видимо, отказал переключатель или сгорели предохранители. Даже некоторые рекламные огни все еще горели. Они рассыпали в темном небе призывы покупать, хотя больше не осталось ни тех, кто мог покупать, ни тех, кто продавал. Одна огромная надпись, нижней части которой не было видно из-за высокого здания, повелевала «Пейте…» хотя было непонятно, что нужно пить.

Виски не принес Ишу удовлетворения. — Наверное, я не тот тип человека, — подумал он. — Напиваться одному мне совсем не хочется. Ему казалось более интересным смотреть на мелькание света рекламы. «Пейте… чернота. Пейте… чернота. Пейте…» Интересно, сколько времени это будет продолжаться? Погаснут ли огни когда-нибудь? Что же случится со всем тем, что люди создавали веками и теперь оставили после себя?

— Я думаю, что мне нужно покончить жизнь самоубийством. Да нет, еще рано. Я жив, может, еще кто-нибудь остался. Теперь мы как отдельные молекулы газа в вакууме — передвигаемся беспорядочно и не можем войти в контакт друг с другом.

Снова тоска, почти отчаяние, овладела им. А что если ему так и придется жить одному, питаясь теми огромными запасами пищи, что остались на складах? Что, если он будет жить хорошо, в свое удовольствие, и даже встретится с другими выжившими? Они, кстати, могут оказаться очень глупыми и даже невыносимыми товарищами. Он смотрел на мелькающий огонь рекламы: «Пейте… чернота. Пейте… чернота. Пейте…» И снова он подумал, сколько же времени будет эта реклама призывать несуществующих покупателей к несуществующим