Шрифт:
Закладка:
Прошло три года, прежде чем я встретил Синтию. Эти годы я провел в скитаниях по разным странам, наконец снова осел в Лондоне и повел жизнь внешне почти такую же, как до встречи с Одри. Мой прежний круг знакомств был широк, и я легко связал оборванные нити. Завел и новых друзей, а среди прочих – Синтию Драссилис.
Она вызывала у меня симпатию и жалость. Думаю, в то время я жалел почти всех – так подействовал на меня уход Одри. Кто на молитвенных собраниях проникается верой сильнее других? Конечно же, самый большой грешник, а главным своим грехом я признал себялюбие. Делать что-то наполовину или хотя бы с умеренным рвением я никогда не умел, и даже эгоистом был до мозга костей. Теперь же, когда судьба разом вышибла из меня этот порок, я проникся глубоким, почти болезненным сочувствием к чужим бедам.
Синтию я жалел особенно, потому как часто встречал ее мать. Такой тип женщин я недолюбливаю. Миссис Драссилис осталась вдовой со скудными, по ее мнению, средствами, отличаясь при этом алчностью и дурным характером. На Слоун-сквер и в Южном Кенсингтоне таких полно. Ситуация как в «Старом мореходе» Колриджа: «Вода, вода, кругом вода, но не напиться нам» – только вместо воды деньги.
Богатой родни у миссис Драссилис имелось хоть отбавляй, но перепадали ей сущие крохи. Любой из родственников по мужу мог бы утроить ее доход и не заметить, однако никто не пожелал. Они ее не одобряли и считали брак достопочтенного Хьюго Драссилиса мезальянсом – не настолько, чтобы о нем было неприлично упоминать, но достаточно, чтобы относиться к его жене с холодной вежливостью, а к вдове – с почти ледяной.
Старшему брату Хьюго графу Уэстберну никогда не нравилась весьма привлекательная, но настолько же заурядная дочь провинциального адвоката, которую Хьюго одним памятным летом представил семье. Граф удвоил доходы вдовы от наследства покойного и раз в год приглашал маленькую Синтию в семейное гнездо, полагая, что сделал вполне достаточно.
Миссис Драссилис так не считала, ожидав получить много больше. Горькое разочарование плохо влияло на ее характер и внешность, а заодно и на душевный покой тех, кто с ней хоть как-то соприкасался.
Меня раздражало, когда Синтию при мне называли жесткой. Сам я такого в ней не замечал, хотя, видит бог, на ее долю выпало достаточно испытаний. Со мной она всегда оставалась милой и приветливой.
Моя дружба с Синтией была насквозь целомудренной. Наши взгляды настолько совпадали, что меня нисколько не тянуло влюбиться. Я слишком хорошо ее знал. Новых открытий отношения не сулили, простая душа Синтии читалась как распахнутая книга. Она не вызывала любопытства, ощущения чего-то скрытого, что прокладывает дорогу любви. Мы достигли предела дружбы, переступать который не собирались.
Однако на балу у Флетчеров я предложил Синтии выйти за меня замуж, и она согласилась.
Хотя Тэнкервилл Гиффорд и подтолкнул нас невольно, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что главную роль все же сыграла Одри. Благодаря ей я стал человечным, способным на сочувствие, которое в первую очередь и заставило меня выговорить те слова.
Тем не менее непосредственным виновником стал, конечно, молодой Гиффорд.
Я прибыл на Марлоу-сквер, чтобы отвезти Синтию с матерью на бал, с небольшим опозданием. Миссис Драссилис, уже при полном параде, ждала в гостиной, а компанию ей составлял бледный молодой человек с прилизанным пробором. Звался он Тэнкервилл Гиффорд, а близким друзьям, в число которых я не входил, и в светских колонках глянцевых спортивных еженедельников был известен как Тэнки.
Я часто видел его в ресторанах, и однажды в «Эмпайре» нас даже познакомили, но он был нетрезв и не оценил интеллектуального удовольствия от предложенного общения. Я знал о нем достаточно, как и все, кто вращается в лондонском свете. В двух словах – невежа и хам. В любой другой гостиной, кроме как у миссис Драссилис, он выглядел бы неуместно.
Хозяйка представила нас друг другу.
– Кажется, мы знакомы, – заметил я.
Он скользнул по мне стеклянным взглядом:
– Что-то не припомню.
Я нисколько не удивился.
Тут вошла Синтия, и ее радость при виде меня вызвала на лице Тэнки смутное неудовольствие.
Высокая, стройная и изящная, Синтия была необыкновенно хороша. Простое платье добавляло ей достоинства рядом с кричащим нарядом матери. Черный цвет чудесно оттенял чистую белизну лица и светло-золотистые волосы.
– Ты опоздал, Питер, – заметила она, глянув на часы.
– Знаю, извини.
– Так что, потопали? – хмыкнул Тэнки.
– Мое такси ждет, – кивнул я.
– Позвоните, пожалуйста, мистер Гиффорд, – попросила миссис Драссилис. – Я велю Паркеру вызвать еще машину.
– Возьми меня в свою, – шепнула Синтия мне на ухо.
Я оглянулся – лицо ее осталось непроницаемым. Переведя взгляд на Тэнки, я все понял. Такое же выражение дохлой рыбы было у него при нашем знакомстве в «Эмпайре».
– Вы с мистером Гиффордом можете ехать в моем такси, – повернулся я к миссис Драссилис, – а мы за вами следом – в другом.
Это предложение было решительно отвергнуто. Едва ли Тэнки уловил резкие нотки в голосе хозяйки, но для меня они прозвучали воинственным кличем.
– Я не тороплюсь! – бросила она. – Мистер Гиффорд, вы отвезете Синтию? А мы с мистером Бернсом подъедем позже. Паркер на лестнице, скажите ему вызвать другое такси. – Едва они вышли, миссис Драссилис кинулась на меня, словно пестрая змея. – Питер, вы возмутительно бестактны! – воскликнула она. – Вы дурак, или у вас нет глаз?
– Мне очень жаль.
– Он же влюблен в нее!
– Очень жаль, – повторил я.
– В каком смысле?
– Жаль Синтию!
Миссис Драссилис вся подобралась в своих пышных шелках. Глаза ее сверкнули. У меня пересохло во рту и заколотилось сердце. Мы оба кипели от ярости. Столкновение назревало уже давно, мы его ждали. Лично я был рад, что момент наконец настал. Когда что-то глубоко задевает, возможность высказаться приносит облегчение.
– О-о! – выдохнула она дрожащим голосом, из последних сил сдерживая гнев. – Да что вам до моей дочери, мистер Бернс?!
– Мы с ней хорошие друзья.
– Погубить ее шанс на замужество – это по-дружески?
– Да, если шанс – мистер Гиффорд!
– Что вы имеете в виду? – задохнулась она. – Ах да, понимаю. Так вот, я намерена покончить с этим раз и навсегда! Слышите? Сколько можно! Если вы приняты в доме и можете приходить и уходить, когда вздумаете, как домашний кот, это не значит, что…
– Что?
– Что вы можете стоять на пути Синтии! Вы злоупотребляете давним знакомством, чтобы присвоить все ее внимание. Вы рушите ее шансы! Вы…
Тут в дверях возник незаменимый Паркер и доложил, что такси ждет.
До дома Флетчеров мы ехали в молчании. Первый запал прошел, безрассудное упоение, владевшее нами в начале схватки, рассеялось, а продолжать в менее возвышенном ключе было невозможно. Мы наслаждались блаженным покоем между раундами.
Я вошел в бальный зал, когда заканчивался вальс. Синтия кружилась с Тэнки, напоминая статую в черном. Они остановились совсем рядом. Глянув через плечо, Синтия высвободилась и шагнула ко мне.
– Уведи меня, – шепнула она. – Куда угодно! Быстрее!
Соблюдать бальный этикет было уже некогда, хотя Тэнки Гиффорд, судя по его лицу, уже готовился приступить к разрешению загадки своего внезапного одиночества. Выходившая пара заслонила нас с Синтией, и мы незаметно выскользнули из зала.
В молчании мы дошли до маленькой гостиной, где я имел обыкновение размышлять.
Бледная и несчастная, Синтия опустилась в кресло.
– О боже! – вздохнула она.
Я так ее понимал! Будто своими глазами наблюдал ту поездку в такси, танцы и кошмарные перерывы между ними.
Все произошло внезапно.
Я взял Синтию за руку, девушка обернулась ко мне с измученной улыбкой и слезами на глазах.
Мои слова выговорились будто сами собой…
Лицо ее просияло, усталость как рукой сняло.
Я смотрел, не в силах избавиться от странной неудовлетворенности.
Мое предложение руки и сердца прозвучало как-то неубедительно. В глубине души я понимал, в чем дело. Нам не хватало тайны, мы слишком хорошо знали друг друга. Дружба убивает любовь.
Синтия тут же выразила мои мысли вслух:
– Мы всегда были как брат и сестра… – начала она с сомнением.
– До сегодняшнего вечера, – поспешил вставить я.
– А что изменилось сегодня?
