степени наполнены самооправданиями и защитой собственных интересов, и многие из них написаны спустя значительное время после события или детьми (Берии, Маленкова, Хрущева), которые пересказывали то, что, как они помнили, рассказывали им отцы. Историк чувствует, что эти источники сродни лоббизму, все они стремятся защитить свои интересы, но книга не могла бы быть написана без них. Я, безусловно, осознаю, что люди, которые оставили самые подробные записи (Хрущев и Микоян), тем самым имеют привилегию внушать свою версию событий. Другой проблемой источников, о которой следует сказать, является то, что в силу политических обстоятельств для мемуаристов и советских историков одни люди превратились в злодеев, а другие в святых. Берия, казненный в 1953 году, относится к первой категории. Вторая категория включает в себя Кирова, убитого в 1934 году, а также Калинина, который в советское время был признан народным любимцем. (Между прочим, я подозреваю, что это не так и что любимцем народа был одаренный и несколько дерзкий военный Ворошилов.)

Личный архив Сталина богат, и это тоже своего рода произведение искусства: он вычищен и сформирован разными людьми, включая самого Сталина. Сталин был мастером манипуляции, в споре он легко мог отстаивать обе точки зрения в разных контекстах (при этом сохраняя определенные принципы и цели), мог говорить чудовищную ложь, но мог, неожиданно – хотя и расчетливо – быть очень искренним. У него было живое, творческое воображение, в юности он писал стихи, а в советское время с удовольствием сочинял сценарии показательных процессов. Также он был прекрасным, профессионального уровня, редактором чужих текстов, включая правку грамматики и пунктуации. Сталину не повезло с мемуарами, собственных воспоминаний он не оставил и оказался единственным членом команды, чей ребенок (дочь Светлана) не оправдывал его в своих мемуарах.

Хотя эта книга основана на архивных материалах и первоисточниках, она не является строго академическим исследованием. Было бы жалко сгладить всю эту высокую драму и выкинуть личные детали, которые для меня делают команду живой. Более того, сталинская эпоха по-прежнему важна для широкой общественности, особенно для тех, кто пережил холодную войну. В прошлом я много писала о социальных, культурных и бытовых аспектах советского опыта, но это мой первый масштабный заход в сферу большой политики и биографий. Поскольку работа задумана как популярная, я, как правило, не делаю акцент на научных спорах. Моя библиография включает только те работы, которые цитируются в тексте. Но читатели-ученые также являются частью моей целевой аудитории, поэтому я включила подробные примечания, которые позволят им видеть, откуда я получила информацию. В Заключении описан вклад книги в научную дискуссию.

Читатели, знакомые с моими ранними работами, узнают некоторые интересовавшие меня темы, в частности, внимание к ведомственным интересам[13] в большой политике, патрон-клиентским отношениям[14] и повседневному взаимодействию[15]. В некотором смысле то, что я написала, – это «Повседневный сталинизм», перенесенный из народной городской среды предыдущей книги в странный, изолированный мир Кремля. Но в ходе моих исследований были неожиданные открытия – вещи, которые меня удивили и которые, я надеюсь, также удивят моих коллег по науке. Когда я начинала, я знала 1930-е годы намного лучше, чем послевоенный и послесталинский период, и полагала, что именно тогда был самый интересный и оживленный период работы команды именно как команды. Казалось правдоподобным, что репрессии разрушили ее. Я провела некоторое время в архивах Политбюро 1939–1940 годов и заметила, что, хотя Сталин, казалось, функционировал нормально, остальные, хотя и работали усердно над восстановлением урона от репрессий, не были особенно заметны. Однако было ли это временным или постоянным изменением?

Микоян в своих мемуарах настаивал, что наивысшей эффективности команда достигла в годы Второй мировой войны, что это был ее звездный час. Это вступает в противоречие с гипотезой о том, что репрессии разрушили команду. Более того, в послевоенный период возникла аномальная ситуация: Сталин не мог отстранить от власти Молотова и Микояна и не мог изгнать их из своего окружения, вероятно, по причине сопротивления со стороны команды. Команда, которая могла покуситься на незыблемую прерогативу Сталина исключать людей, безусловно, была вполне жизнеспособной и даже в состоянии дать отпор. Затем, когда я начала писать главу о послесталинском периоде, меня поразило, как хорошо команда справилась с переходом власти, хотя все боялись, что наступит крах. Как будто вполне естественно, что сталинская команда без Сталина превращается в коллективное руководство и, более того, успешно проводит реформы!

Было время, когда портреты членов команды несли на первомайских демонстрациях вместе с портретами Сталина, а их именами в изобилии называли города, заводы, колхозы и учреждения культуры, что, вероятно, должно было обеспечить им бессмертие. Затем произошло частичное ниспровержение Сталина, сначала в 1956 году, затем в 1961 году; в 1957-м произошло падение Молотова, Маленкова и Кагановича, а в 1964-м – Хрущева; и, наконец, в 1991 году распался Советский Союз. В 1957 году городу Молотову вернули первоначальное название Пермь. Во время перестройки ряду городов Украины и Северного Кавказа, которые носили имена членов команды, вернули их исторические названия, например, Луганск (Ворошиловград) и Мариуполь (Жданов). В центральной России столица военного времени, город Куйбышев, в 1991 году вернула свое историческое название Самара. На карте остались только Калинин и Киров – вероятно, просто случайно повезло. Кирову повезло больше всех, его имя носит не только город Киров (бывшая Вятка) и область на Урале, но и Кировский театр, хотя теперь он уже не в Ленинграде, а в Санкт-Петербурге[16]. Калинину повезло меньше, он лишился Твери в центральной России, но сохранил Калининград – это название получил Кенигсберг, когда после Второй мировой войны вошел в состав России[17].

Сталин также лишился «своих» городов. В 1961 году Сталинград переименовали в Волгоград, такая же участь постигла город Сталино на Украине (Донецк) и столицу Таджикистана Сталинабад (Душанбе). В путинской России все еще идут споры о том, не следует ли переименовать Волгоград обратно, чтобы сохранить память о его героическом прошлом и о великой сталинградской битве во время Второй мировой войны. Имя Сталина, безусловно, останется в сознании русских людей. Но имена членов команды, за исключением, может быть, Молотова и Ворошилова, следующее поколение, вероятно, не вспомнит. Никому не придет в голову переименовать Пермь обратно в Молотов, а недавно провозглашенная Луганская Народная Республика на востоке Украины, хотя и стремится сблизиться с Россией, даже не думает вернуть себе имя Ворошиловград.

Члены команды вряд ли бы стали сожалеть об этом забвении. За исключением Хрущева (и Берии, если бы ему предоставился шанс), они не