— Ну да, дала бабка травки какой-то, все и вышло… — неохотно призналась Татьяна. — А с Вовкой у нас любовь была с четырнадцати лет, я, может, если бы в деревне осталась, замуж бы за него вышла! Другую бы жизнь прожила!

— Да ладно, его в армию забрали, он с тех пор и глаз в деревню не казал! В городе все же лучше, чем в деревне в навозе ковыряться, коровам хвосты вертеть.

— Да чем лучше? — Татьяна снова схватила карандаш. — Как мы жили? Сначала в общежитии при фабрике шесть девок в комнате. Потом, когда хозяева смотались, маманьку чуть не на улицу выбросили!

— А вот не ври! Дом сгорел, и оказалось, что дядя Коля маме квартиру однокомнатную выбил перед отъездом.

— Ага, халупу эту несчастную, где мы сейчас живем? — Татьяна снова в сердцах бросила карандаш. — Как мать парализовало, так мы сюда переехали. Ты вспомни еще, когда мы втроем тут помещались! Друг у друга на голове! Мать стонет, запах от нее жуткий, окна открыть нельзя — ей сквозняки вредны… А потом, как мать похоронили, ну что это за жизнь в однушке-то. Мужика не приведешь…

— Тебе лишь бы мужика привести! — Мария наконец потеряла терпение. — Как начала в четырнадцать лет — так остановиться не можешь, маманька, может, из-за этого и в могилу раньше времени сошла! Сколько ей крови попортили жены твоих хахалей!

— Да где же я неженатых-то возьму? — искренне удивилась Татьяна. — Как кто поприличнее — так обязательно с хомутом на шее! Ладно, идем к хозяйке бывшей! Может, она раздобрится и кой-какое жилье нам отпишет! У нее, говорят, денег — куры не клюют. А куда ей? Оставить некому, а с собой в могилу не унесешь…

— Ну не знаю… — Мария с сомнением поджала губы. — С чего это ей вдруг нам такие подарки делать? Мы ей никто, и маманьку она всегда не любила…

Эльвира вошла в большую комнату, которая в этом номере исполняла роль гостиной, и быстро, незаметно огляделась. Ей показалось, что номер шикарный: в глаза так и бьет позолота и дорогая обивка на мебели. Да, вот если бы в таком номере они встречались с… Нельзя произносить его имя даже в мыслях, он строго запретил. Шифруется, и приходится встречаться с ним не в приличной гостинице, а в какой-то задрипанной квартирке. Там пыльно, душно и вечно воняет бензином от соседней заправки. Словом, тот еще клоповник, который она же еще и оплачивает.

Эльвира мысленно вздохнула и придала лицу радостно-озабоченное выражение. Точнее, ей так казалось.

В углу все еще стояло несколько нераспакованных чемоданов, при виде которых Эльвира ощутила самую настоящую зависть. Вот зачем этой старухе, которая, считай, уже одной ногой в могиле, такое богатство?

Старуха смотрела на нее выжидательно.

— Тетя Аня, — проговорила Эльвира прочувствованно, — я пришла, чтобы сказать вам — мы с Михаилом так рады вашему возвращению… так рады… на свете нет ничего важнее семейных уз!

— А где же Михаил? — Старуха демонстративно огляделась. — Что-то я его не вижу!

— Ну, Михаил… он всегда занят. Ну и вообще, вы же знаете этих мужчин. Они совсем, совсем не ценят семейные узы. Это мы, женщины, хранительницы домашнего очага… вот я и подумала, что мы с вами, две женщины, лучше найдем общий язык. Мы больше дорожим семейными ценностями…

— Ах, ценностями! Вот ты о чем! — оживилась Анна Ильинична.

— Но я не в том смысле…

— А в каком же?

— Вот, кстати, я испекла для вас пирог с лимоном. К чаю. Это мой фирменный, семейный рецепт. Он хранится в моей семье уже несколько поколений… передается от матери дочери или даже от бабушки внучке… — С этими словами Эльвира положила на стол пакет в шуршащей бумаге, развернула его.

— Несколько поколений? Надо же! Так он, должно быть, уже давно зачерствел!

— Ах, вы неправильно меня поняли. Я имела в виду не сам пирог, а рецепт…

— Ах, рецепт! А не такой ли точно пирог я видела в пекарне на углу? Кажется, он называется «Большие надежды»…

— Ах, что вы! — Эльвира покраснела. — Ничего общего! Я же говорю — это мой фирменный рецепт.

— Впрочем, это неважно. Давай выпьем чаю, раз уж ты принесла пирог. Ты ведь не откажешься от чашки чаю со старухой?

— Конечно! Я очень рада!

Анна Ильинична поставила на круглый столик две синие фарфоровые чашки с золотыми узорами, нажала кнопку на электрическом чайнике и искоса взглянула на гостью:

— Кстати, о семейных ценностях… я тут разбирала свои вещи и нашла кое-что очень интересное. Ты ведь натуральная блондинка?

— Да, конечно… — Эльвира снова вспыхнула.

— Так вот, я думаю, что это тебе должно подойти…

С этими словами Анна выдвинула ящик туалетного столика и достала оттуда бархатную коробку.

Глаза Эльвиры загорелись, как тормозные огни автомобиля, она не смогла с собой совладать.

— Ты посмотри, посмотри! — усмехнулась Анна Ильинична.

Эльвира осторожно открыла коробку, при этом руки ее дрожали.

И сердце у нее взволнованно забилось.

В коробке на черном, как осенняя ночь, бархате лежали брызги южного моря… капли лазурной, оглушительной синевы…

— Это малая парюра, — проскрипела старуха, наслаждаясь впечатлением, которое произвело на Эльвиру содержимое коробки. — Сапфиры и бриллианты. Как видишь, серьги, браслет и перстень. Бриллианты, правда, небольшие, но сапфиры очень даже ничего. Те, что в серьгах, по четыре карата. Другие поменьше.

— Это… это мне? — пролепетала Эльвира, с трудом справившись с дыханием.

— Тебе, тебе, милочка! — проговорила тетка снисходительно. — Ведь ты ко мне пришла, проведала одинокую старуху… хотя ты мне, в общем, не родня, но все же парюра в семье останется…

Она быстро и внимательно взглянула на Эльвиру:

— Ведь она останется в семье? Ты ее не продашь? Не пустишь по ветру? Я могу на тебя надеяться?

— Ну что вы, тетенька… конечно, тетенька… как вы могли такое подумать!

— Смотри у меня!

Едва Эльвира покинула гостиничный номер, прижимая к груди коробку, в дверь снова негромко постучали.

— Ну, кто там еще… — недовольно пробормотала Анна Ильинична и повторила громче: — Кто там? Горничная? Я никого не вызывала! Я вообще просила сегодня меня не беспокоить!

Она прекрасно помнила, что просила вчера всех этих, с позволения сказать, родственничков нанести ей визиты, но решила притвориться беспамятной старухой, так проще.

— Никого не принимаю! — снова закричала она.

Дверь тем не менее открылась, и на пороге появились две женщины — опирающаяся на суковатую палку старуха в