Шрифт:
Закладка:
Спарадок молчал.
Поняв, что запугать фракийца не получится, Перикл заговорил мягче:
— Я мало кому доверяю в Совете пятисот, слишком много там осталось соратников Кимона. Я видел тебя в деле, оценил твою мертвую хватку. Именно такой человек нужен мне в Пантикапее. Я знаю, ты не забудешь, из какой грязи я тебя вытащил, поэтому будешь мне верен. Так?
Одрис кивнул.
— Ну? — Первый стратег закипал яростью.
Он снова готовился угрожать. Что этот раб возомнил о себе? Все еще надеется вернуть трон одрисов. Пустое дело!
Какие еще доводы ему нужны? Придется выложить последний аргумент, неожиданный и веский.
Перикл справился с собой. Сел на ложе, уперев руки в колени.
— Кстати, у тебя ведь есть сын — Севт.
— Я смотрю, ты обо мне все знаешь, — усмехнулся Спарадок.
— Собрал, что смог, — Первый стратег улыбнулся одними губами. — Должность обязывает.
— Тогда ты знаешь, где он.
— Конечно — у бизалтов. Почему они не выдали его Ситалку?
— Потому что я любил их, а они — меня.
— Как считаешь, — Перикл заговорил вкрадчиво, — Севт достоин стать царем одрисов? Лично я думаю, что — да. У Афин хватит денег, чтобы помочь ему в этом. Почему бы, например, Совету пятисот не пригласить на переговоры вождей тех племен, которые платят дань одрисам? Меландины, тринипсы и тины с берегов Понта, треры и трибаллы из долины Метра с удвоенной яростью будут бороться против наместников Ситалка, услышав звон афинского золота.
В глазах Спарадока впервые за весь разговор зажегся огонек интереса. Далекий Боспор казался ему краем земли, жалким и убогим местом, куда уползают несбывшиеся надежды, чтобы тихо растаять под холодным северным солнцем. Но после этих слов… Неужели сбудется самая сладкая мечта — о том, чтобы его потомки правили Фракией?
— Ты хочешь услышать ответ? — тихо спросил он.
— Да.
— Клянусь Залмоксисом, я — твой должник, и ты не пожалеешь о сделанном выборе.
— Отлично! — Первый стратег довольно улыбнулся. — Не знаю, как Залмоксис, но Зевс меня услышал.
После этого Перикл углубился в технические детали:
— Получишь вольную. Припишем тебя к моему дему, так я смогу выступить в качестве поручителя… Побудешь какое-то время метеком, а на первом же сходе Народного собрания сделаем тебя полноправным гражданином Афин. Это противоречит моему же закону, но я сумею объяснить Коллегии девяти архонтов, что речь идет о благополучии страны. Да и жалованье из казны тебе — как клеруху[60] — платить не надо… На заседании пританов предложу твою кандидатуру в качестве Первого архонта Пантикапея. У меня будет железный аргумент: ты долго жил в Ольвии. Царская кровь — это важно, чтобы Совет Ареопага не фыркал. Землю для ценза тебе отрежут в самой колонии… И Совет пятисот, и Народное собрание согласятся с мнением архонтов. О том, чтобы собрать кворум, я позабочусь. В конце концов, поставки зерна имеют прямое отношение к безопасности государства, а за нее отвечаю именно я. Ну да, пока никаких заслуг перед Афинами у тебя нет… Как, впрочем, и у посла Фракии Садока, сына Ситалка, но это не помешало ему получить афинское гражданство.
— Как он?
— Никак! Деньги отца пропил… Я выбил ему пенсию — четыре обола в день. Этого достаточно для скромной жизни в Афинах, столько архонт зарабатывает. Еще он сдает единственного раба внаем — за пару оболов. И все спускает в дешевых диктерионах[61]. Иногда еле доплетется на Пникский холм. Но Ситалк — наш союзник, а Садок — гражданин Афин, поэтому мы терпим… Может, он еще пригодится, если бросит пить.
Перикл снова подозвал виночерпия.
Отхлебнув вина, заметил:
— Да, еще важный момент. У тебя акцент, это ладно, бо-спорские греки сами говорят на ионийском диалекте. Даже в Элладе разговаривают на четырех диалектах. Но имя… С таким именем останешься в их глазах метеком. Пусть будет…
Он задумался.
— Спарток! Не аристократическое, но лучше, чем твое фракийское… Устраивает?
Одрис кивнул. Грек довольно потянулся к нему ритоном.
— Ну, что! Поздравляю с началом новой жизни.
По галерее разнесся звон металла.
Солнце тонуло в Сароническом заливе. Пламенеющий над Пиреем багровый закат измазал паруса кораблей кровью. Тень наползала из-за холма Нимф, накрывая вороновым крылом Ареопаг, агору и уже дотягиваясь до надгробий Керамика. Афина Воительница над стеной Акрополя медленно прикрывала веки.
Город готовился к ночи.
3Раздвинув тяжелую портьеру, Первый архонт Феодор выскочил из парилки. Вместе с ним в зал ворвались клубы горячего влажного воздуха.
— Ты меня пересидел, — с блаженной улыбкой проговорил Перикл.
— Стареешь, стратег, — засмеялся Феодор, плюхнувшись на застеленную овечьей шкурой скамью.
— Да ладно, можно подумать, ты у нас эфеб… С брюшком!
Оба расхохотались.
Ткань снова раздвинулась — в зал скользнул тонкий юноша, обнаженный и розовый от пара. Бросив на Феодора смущенный взгляд, заторопился в кладовую. Первый архонт зажмурился — не то от усталости, не то вспомнив что-то приятное. Затем до хруста потянулся и стал внимательно разглядывать закуски на трапедзе[62].
Довольно заявил:
— Твоя парилка — это что-то! Особенно мне понравилось, когда ты плеснул пива. Кто тебя этому научил?
— Скифы. Ну, ты знаешь… Конники, которые следят за порядком на улицах. Они в парилке так иной раз чудят. Прости меня, Гестия, Дева непорочная и благостная… Представляешь, стебли конопли бросают прямо на раскаленные камни. От них пар валит, а дух такой… пряный, с кислинкой, закачаешься. Скифы орут, прыгают, в глазах безумная радость… Нет, лучше этого не видеть.
— Очень уж ты все правдоподобно описываешь, — заулыбался Феодор. — Скажи прямо: грешен, балуюсь.
Перикл усмехнулся.
— Балуюсь! Но не грешен… Такие процедуры усталость после дебатов в Совете снимают лучше, чем хиосское.
Оба выпили, закусили оливками и свежеиспеченным, еще теплым белым хлебом с коричневой хрустящей корочкой.
— Давай о