– Ты прямо как школьница, Лис, – поддразнил я. – Не верю, что тебе уже шестнадцать.

Она задумчиво откинула назад свои густые блестящие волосы. Ее запястье было белым, как пена прибоя.

– Неужели мы уже четыре года женаты? Не могу поверить, – сказал я.

Она бросила на меня еще один быстрый взгляд и с легкой улыбкой коснулась вышивки, лежавшей у нее на коленях.

– Понятно, – сказал я, тоже улыбаясь вышивке. – Как ты думаешь, подойдет?

– Подойдет? – переспросила Лис и рассмеялась.

– Значит, ты совершенно уверена, что тебе… э-э-э… нам это понадобится?

– Совершенно, – кивнула Лис, заливаясь нежным румянцем и поднимая свое рукоделие – крохотную одежку, украшенную кружевом и сложной вышивкой.

– Это великолепно, – сказал я. – Только не утомляй глаза чересчур, дорогая. Можно я выкурю трубку?

– Конечно, – согласилась она, выбирая моток бледно-голубого шелка.

Некоторое время я сидел и молча курил, глядя, как ее тонкие пальцы мелькают среди разноцветных шелков и золотых нитей. Вскоре она опять заговорила:

– Напомни, Дик, какой у тебя герб?

– Мой герб? Э-э-э… что-то там вздыбленное на чем-то таком в том же духе…

– Дик!

– Да, любовь моя?

– Не валяй дурака!

– Но я и правда забыл. Самый обыкновенный герб, в Нью-Йорке у всех такие. В каждой семье должен быть герб.

– Какой ты противный, Дик! Ну тогда пошли Жозефину наверх за моим альбомом.

– Ты хочешь вышить мой герб на этом… что ты там вышиваешь?

– Именно так. И мой собственный герб – тоже.

Я подумал о Пурпурном Императоре и слегка озадачился.

– А ты и не знал, что у меня тоже есть герб? – улыбнулась она.

– И что на нем? – осторожно поинтересовался я.

– Вот увидишь. Позови Жозефину.

Я позвонил в колокольчик, вошла Фина, и Лис тихим голосом отдала ей распоряжения. Горничная поспешила прочь, кивая головой в белом чепце и приговаривая: «Бьен, мадам!». Через несколько минут она вернулась с потрепанным, затхлым томом.

Я взял книгу в руки и осмотрел старинный переплет – когда-то он был лазурным с золотом, но краски почти выцвели.

– Лилии! – воскликнул я.

– Флер-де-лис, – скромно уточнила жена.

– О! – изумленно сказал я и открыл книгу.

– Ты никогда раньше не видел этот альбом? – спросила Лис с коварным блеском в глазах.

– Ты же знаешь, что нет. Эй, а это что такое? Ого! Значит, перед «Тревек» должно стоять «де»? Лис де Тревек? Тогда с какой стати Пурпурный Император…

– Дик! – воскликнула Лис.

– Ладно, – сказал я. – Ну прямо глаза разбегаются! Про кого бы мне почитать первым делом? Про сьера де Тревека, который в одиночку отправился к шатру Саладина, чтобы добыть лекарство для его величества Луи? Или вот – и это все здесь, черным по белому! – про маркиза де Тревека, который предпочел утонуть на глазах у Альвы, но не сдать Испании знамя с королевскими лилиями? Здесь все написано. А кстати, дорогая, как насчет того солдата по фамилии Тревек, который был убит в том старом форте на скале?

– Он отказался от «де», и с тех пор все Тревеки были республиканцами, – сказала Лис. – Все, кроме меня.

– И ты совершенно права, – кивнул я. – Нам, республиканцам, настало время завести себе нормальную феодальную систему. Любовь моя, я пью за короля!

Я поднял свой бокал с вином и посмотрел на Лис.

– За короля, – откликнулась Лис, снова зардевшись.

Она разгладила крошечную одежку, лежавшую у нее на коленях, прикоснулась губами к бокалу – в глазах ее светилась нежность. Я осушил свой бокал за короля.

Помолчав немного, я решил:

– Я буду рассказывать королю сказки. Его величеству понравится.

– Его величество, – тихо повторила Лис.

– Или ее, – рассмеялся я. – Кто знает?

– Кто знает? – пробормотала Лис с легким вздохом.

– Я знаю несколько сказок о Джеке – покорителе великанов, – объявил я. – А ты, Лис?

– Я? Нет, о покорителях великанов я не знаю, но знаю всё и об оборотне, и о Пламенной Жанне[4], и об Оборванце в пурпуре[5]… О, да я, оказывается, знаю целую уйму историй!

– Ты такая умная! – сказал я. – А я буду учить его величество английскому.

– А я – бретонскому, – ревниво воскликнула Лис.

– Я буду приносить королю игрушки, – сказал я. – Больших зеленых ящериц с вересковой пустоши, маленьких серых кефалей, которые будут плавать в стеклянных шарах, крольчат из леса Керселек…

– А я, – сказала Лис, – принесу королю – моему королю – первую примулу, первую ветвь боярышника, первый жонкиль.

– Наш король, – сказал я, и в Финистере воцарился мир.

Я откинулся на спинку кресла, лениво перелистывая занятный старый альбом.

– Я ищу герб, – пояснил я.

– Герб, дорогой? Это голова священника со стреловидной отметиной на лбу, на поле…

Я сел прямо и уставился на жену.

– В чем дело, Дик? – улыбнулась она. – В этой книге все написано. Хочешь прочесть? Нет? Тогда я сама расскажу. Дело было во время третьего Крестового похода. Жил-был монах, которого люди называли Черным Монахом. Он стал отступником и продался врагам Христа. Сьер де Тревек ворвался в сарацинский лагерь всего с сотней копий и захватил Черного Монаха в самой гуще вражеского войска.

– Так вот откуда взялся герб, – тихо сказал я, но про себя подумал о клейменом черепе в яме. Что бы это значило?

– Да, – ответила Лис. – Сьер де Тревек отрубил голову Черному Монаху, но сначала он заклеймил ему лоб наконечником стрелы. В книге говорится, что это был благочестивый поступок и что сьер де Тревек заслуживает всяческих похвал. Но мне кажется, клеймить людей – это жестоко, – вздохнула она.

– А ты не слыхала о каком-нибудь другом Черном Монахе?

– Слыхала. Был такой в прошлом веке здесь, в Сент-Жильда. Говорят, на солнце он отбрасывал белую тень. И еще – он писал на бретонском. Вроде бы оставил хроники, но я их не видела. Его звали Жак Сорг – так же, как одного старого хрониста и еще одного священника. Некоторые говорят, он был прямым потомком того предателя. Конечно, от первого Черного Монаха можно было всего ожидать. Но даже если у него и был ребенок – это еще не значит, что последний Жак Сорг произошел от него. Говорят, этот человек был святым. Настолько добрым, что ему не дали умереть, а забрали живым на небо, – добавила Лис, глядя на меня глазами, сияющими детской верой.

Я лишь улыбнулся.

– Но он и правда исчез, – настаивала Лис.

– Боюсь, его путь лежал в другом направлении, – шутливо сказал я и, не подумав, поделился с ней утренней историей.

Я совершенно забыл о человеке в маске, заглядывавшем ей в окно, и вспомнил только