Шрифт:
Закладка:
Христианский идеал святости требует самоотречения и самоистязания. Идеальный христианский святой ненавидит своё тело и его потребности и, если бы это было возможно, с радостью отказался бы от него. Мазохизм святого может достигать такого уровня, что он становится неприемлемым даже для других святых, тех, кто праведен менее его, не говоря уже о его абсолютной неприемлемости для тех, для кого святость не идеал. Вот описание образа жизни знаменитого святого Симеона Столпника, основателя столпничества. Среди странных пристрастий этого святого первое место занимает пренебрежение гигиеной:
«Однажды подошёл он к колодцу напиться воды, взял верёвку от ковша… и обмотал ею всего себя от чресел до шеи… Тело же его, оттого что связано было колючей верёвкой, загноилось… И так она врезалась в него, что едва её было видно. <…> Как-то раз некие братья, вышедши наружу, увидели, как он даёт еду свою нищим. Возвратившись, они сказали настоятелю: „Откуда ты привёл к нам сего человека? Мы не можем воздерживаться от пищи, как он; он ведь постится от воскресенья до воскресенья и пишу, что получает, раздаёт нищим; к тому же от тела его исходит тяжелейшее зловоние, так что никто не может стоять рядом с ним. А когда он идёт, то с него сыплются черви, и ложе его тоже полно червей”. Тогда настоятель вышел наружу и увидел, что всё так и обстоит, как они сказали. И обратился он к Симеону: „Сыне, что это мне о тебе поведали братья? <…> И скажи мне, сыне, откуда исходит это зловоние?” Но святой Симеон стоял, не говоря ни слова. Тогда настоятель, рассердившись, повелел ему разоблачиться, и увидели они все верёвку, обвитую вокруг тела. <…> С большой осторожностью и тщанием сняли они с его тела эту верёвку, которой он обернулся, причём с нею отпали и куски загнившей плоти»[20].
«Диавол… поразил ногу преподобного лютой язвой, и загнило на ноге тело, появилось множество червей. <…> Один юноша по имени Антоний собирал червей, падающих на землю, и по повелению святого страдальца опять носил их к нему на столп. Святой же, перенося болезнь с великим терпением, как второй Иов, прикладывал червей к ране, говоря: „Ешьте, что вам Бог послал”»[21].
Отрицание гигиены тела у святых проистекает из того же источника, что и их отношение к телу вообще, – из противопоставления тела духу как низшего начала высшему.
Это противопоставление присутствует в подвиге святого как важнейший мотив его поступков. Диадох Фотикийский (V в.) поучает:
«Ходить в баню никто не сочтёт грешным или неразумным; но воздержания ради удаляться и от этого я называю делом и мужественным и целомудреннейшим»[22].
Знаменитая святая Евпраксия подвизалась в девическом монастыре со ста тридцатью монахинями, которые «никогда не отдыхали и не мылись. О бане нечего и говорить: они и слышать не могли об обнажении тела, и самое слово „баня” употреблялось у них в упрёк, в стыд и в насмешку»[23]. О святой Олимпиаде сообщается:
«Она совсем не ела мяса, не ходила в баню; если же нужда её заставляла, по нездоровью, вымыться, то она в одной рубашке садилась в ванну с тёплой водой и мылась не раздеваясь»[24].
Афанасий Великий (IV–V вв.) отговаривает девственниц от посещений бани:
«…будучи здоровой, не ходи без нужды в баню»[25].
Ефрем Сирин (V в.) с похвалой противопоставляет немытое и неухоженное тело мытому и ухоженному:
«Не должно монаху с особенной тщательностью мыть тело или ноги. Как сластолюбцы в изяществе тела и одежд ищут себе удовольствий, так подвижник благочестия противоположным сему ополчается на сопротивников»[26].
Ради угождения Господу без каких-либо удобств, без мытья и бани Симеон Столпник простоял на выстроенном им столпе тридцать шесть лет, причём один год он будто бы стоял на одной ноге, поскольку вторая была повреждена дьяволом в отместку за неприятности, которые ему доставил святой своей стойкостью в делах воздержания. Из других форм добровольного самоистязания упомянем самобичевание. Приведём только одно, но достаточно красноречивое описание этой процедуры:
«Этот монах, холодной зимней ночью „раздевшись донага, закрылся в своей келье… взял свои розги с острыми шипами и хлестал себя по телу, рукам и ногам, пока из него не полилась кровь, словно из наполненного до краёв сосуда. Один из шипов плети был согнут в виде крюка: попадая на тело, этот крюк терзал и разрывал его плоть. Он хлестал себя с такой силой, что разорвал плоть натрое, а все стены были обрызганы кровью. Он стоял весь в крови и смотрел на себя. Этот взгляд был мучительно-ужасным, что во многом внешне напоминало возлюбленного Христа во время Его бичевания”»[27].
Страдание и наслаждение неразделимо смешаны в этом акте. Сравнительно безобидной иллюстрацией мазохистского удовольствия, которым проникнуто отношение идеального христианина к своему страданию, может служить та радость, какую испытали от побоев, понесённых ими за веру, апостолы: «…призвав апостолов, били их. Они же пошли из синедриона, радуясь, что за имя господа Иисуса удостоились принять бесчестие»[28]. То есть, получив взбучку, апостолы нисколько не огорчились, напротив – возрадовались этому событию, и можно почти с уверенностью полагать, что они хвастались друг перед другом, кому выпало больше пострадать за Господа.
VI. Христианство и чувственное удовольствие
Христианство открывает принципиально новую эпоху в отношении человека к удовольствию – эпоху подавления чувственности и телесных желаний. На все проявления чувственности налагаются ограничения. Кто мыслит о чувственном удовольствии, уже согрешает. Удовольствию как цели противопоставляется идеал жизни во Христе и с Христом, идеал, вызывающий больше вопросов, чем тут возможно ответов. На сторону аскетизма и праведничества христианин привлекается обещанием наслаждений на небе, бесконечно превосходящих земные наслаждения. То, что
