люди свободные. Мишель может взять и обратиться в другое издательство. Но мне бы хотелось, чтобы он остался во «Фламмарионе». Здесь он дебютировал, здесь стал грандиозной рок-звездой.

Очень часто ваши романы сравнивают с романами Мишеля Уэльбека. Что вы думаете о нем как о писателе? Что у вас общего и что вас разделяет?

Для меня такое сравнение — комплимент. Потому что Мишель — человек, который вернул французскую литературу к повествовательности, к сюжету, классическому, бальзаковскому. И еще я считаю, что он сделал очень важный шаг, какой мог сделать только крупный писатель: он соединил американский роман — он много читал Брета Истона Эллиса, например — с романом, если можно так выразиться, сартровским, где разочаровавшийся в жизни рассказчик целыми днями сетует на абсурд человеческого существования. В общем, Уэльбек — это, в некотором роде, смесь «Тошноты» и «Американского психопата»[1]. И тут он подал пример и проложил путь таким, как я, которые писали… Я писал в те же годы, что и он, но я писал вещи камерные, рассказывал о своих сердечных переживаниях, о ночных кабаках, о девушках, которых я клеил. И ни на что большее не замахивался, пока не прочел «Элементарные частицы». Эта книга меня подхлестнула, мне тоже захотелось написать реалистический роман, с более широким охватом, с настоящим описанием среды и эпохи. И я сочинил «99 франков». Этого романа, наверно, не было бы, если бы не Мишель Уэльбек, — в том смысле, что это он подал мне идею. Однажды он мне сказал: «Кончай писать про свою ночную жизнь, напиши лучше про дневную». Он знал, что я тогда работал в рекламе. Но я ни разу не касался этой темы в своих романах. Он сказал: «Что ты каждый вечер напиваешься — это, конечно, очень интересно, но все-таки для художественной площадки… для художественного пространства несколько узковато. Реклама, — говорит, — штука очень мощная, очень опасная, и тебе стоило бы про нее рассказать». Так я написал эту книгу, которую перевели в вашей стране и которая стала, скажем так, важным этапом в моей жизни.

У нас перевели не только этот ваш роман, но и многие другие. Вас довольно хорошо в России знают. Вы имеете у нас успех, и он сопоставим — если брать французских авторов — с успехом Мишеля Уэльбека. Поскольку я вижу у вас эти книги, хочу спросить, кого из русских писателей вы любите?

Знаете, я ужасный лентяй, поэтому предпочитаю авторов, которые пишут короткие вещи. Поэтому я больше люблю Тургенева и Чехова, нежели Толстого и Достоевского, которые все-таки мне не близки. Вынужден признать, что у меня большие сложности, например; с Марселем Прустом. Но… но в современной русской литературе есть писатели, которые очень близки к тому, что делаю я сам. В частности, разумеется, Виктор Пелевин…

Какие его книги вы прочли?

«Generation Пепси» или что-то в таком роде. Это меня просто поразило. Когда я был в Москве, мне многие говорили об этом романе. Получается, что мы в разных странах, независимо друг от друга, написали примерно в одно и то же время две книги, которые перекликаются между собой. Обе говорят об угрозе глобализации, о всесилии торговых марок и транснациональных компаний, о методах, которыми эти компании пользуются, чтобы навязать нам определенный образ жизни, привести всю планету к общему знаменателю. Причем интересно, что об этом пишет русский автор имеющий совершенно иной жизненный опыт, нежели я, избалованное дитя капитализма, писатель, совсем недавно столкнувшийся с тем, что такое капитализм, и, однако, оценивающий его в высшей степени критически.

Вы занимаетесь критикой?

Я предпочитаю все вкладывать в свои романы, все вперемешку. Я убежден, что роман сегодня — очень широкий, открытый жанр этакий огромный мешок, куда вмещается и романная фабула с вымышленными персонажами, и одновременно немного эссеистики, и элементы памфлета или репортажа. Мне нравится все это перемешивать, что я и делаю, как мне кажется, в «99 франках» и в «Windows on the World». To есть не загоняю себя в жесткие рамки и даю себе волю. Хочется написать три странички в журналистском стиле, я это делаю; вздумается вдруг вставить в текст стихи, я вставляю стихи; хочется поговорить об экономике, говорю об экономике, об истории… Потом снова возвращаюсь к своим персонажам. Возможно, на меня в этом смысле повлиял Кундера. Я всегда восхищался тем, как умело и гармонично Милан Кундера сочетает в своих книгах философию и собственно роман. Может быть, это как раз и есть способ вывести искусство романа на новый путь. Потому что если писать только затем, чтобы рассказать некую историю… Но этим историям нет числа. Прибавьте еще телевидение, сериалы, фильмы, кино и так далее. Все и так уже наводнено историями. И, мне кажется, рассказать еще одну не есть задача первой необходимости… Ну, и я… я, конечно, рассказываю историю, но мне хочется ее прокомментировать, посмотреть со стороны, как я ее пишу, немножко посмеяться над писательской позой, а потом… потом поднять голову и взглянуть на современный пейзаж, на окружающий мир, на то, что происходит в Париже, в Нью-Йорке, в Москве, и соединить это все в относительно свободной манере. Иначе, как мне кажется, роман рискует задохнуться, оказаться погребенным под безжизненным герметичным вымыслом, как было во времена «нового романа». И это очень важный вопрос сегодня. Потому что всегда может возникнуть вопрос: зачем писать в наше время, когда можно прекрасно заниматься телевидением или самовыражаться в кино… Для чего, когда на дворе 2003 год, брать ручку, писать?.. Я иногда думаю, что у романа сегодня новая миссия, и она состоит как раз в том, чтобы противопоставить себя всему этому и делать то, что не в состоянии дать видеоряд. Перемешать и сплавить все воедино нереально на уровне видеоряда. Если это сделать, то невозможно будет смотреть. А в романе это получается, если работать тщательно, умело… В общем, роман — это то, что нельзя сделать в кино.

Правда ли, что вы работали для гламурных журналов?

Да. Я начинал в журналах очень модных, светских — «Glamour», «Globe», «Vogue». Потом долго вел книжную рубрику в «Elie». Мне всегда нравилось работать для прессы не слишком серьезной, легкой, популярной. Это вынуждает писать не нудно, кратко, по возможности просто. Только что вы говорили о размышлениях таких авторов, как Уэльбек, о литературе. Так вот, мне тоже нравится этим заниматься, но не в литературной периодике. Сейчас я работаю в журнале, который называется «Voici», это чистейший