прежние „смолки“ заменялись китайскими бумажками, нагревавшимися над свечами, сальные свечи с их щипцами для снимания нагоревшей светильни исчезли, будучи побеждены подешевевшими стеариновыми; ламповое дело радикально реформировалось, олеин был вытеснен керосином, и прежние заводные лампы, „карсели“, или были сданы в архив, или переделаны; во многих домах, особенно же в магазинах, ввелось газовое освещение; мужчины забыли о сапогах и перешли к ботинкам; травяные веники заменились щетками, и так до бесконечности. Торговая и промышленная Москва наводнилась массой новинок, предметами первой необходимости и роскоши, сначала заграничного, а затем и русского производства, вытеснившими из обихода почти все свое доморощенное и домодельное».

В разношерстной, разноликой толпе москвичей, населяющей страницы сборника, мы встречаем арестантов, бредущих в кандалах по «Владимирке», служащих молитвы чудовских певчих в парадных кафтанах, многочисленное «крапивное семя» — чиновников, перепившихся купцов, которые прямо из «Стрельни» отправлялись смело в Африку «охотиться на крокодилов», нищих, калек и юродивых, просящих подаяние, староверов — блюстителей «древлего благочестия», торговцев всех калибров, сияющих медными касками пожарных, скачущих по ночным улицам под звуки трубы с пылающими факелами, генерал-губернаторов и свирепого обер-полицмейстера с «гарнизонной физиономией», «примадонн» цыганских хоров, медицинских «светил», деятельных городских голов, маститых университетских профессоров, европеизировавшихся фабрикантов и купцов-меценатов, именитых кулачных бойцов и вождей непобедимых «стенок», прославленных артистов и балетоманов, умельцев-мастеровых, фабричных рабочих, цыган из «Яра», татар-разносчиков. Среди них попадаются и представители редких или уже исчезнувших профессий, как, например, «воротники», открывавшие городские ворота в древней Москве, будочники, иконники, свахи, половые трактиров, извозчики, уличные артисты, гувернеры и гувернантки. Авторы сборника, рисуя эти колоритные фигуры старой Москвы, не забывают упомянуть об их внешности, покрое и фасоне одежды, прическах, манере держать себя.

Мемуары доносят до нас житейскую философию, убеждения, взгляды и предрассудки москвичей, принадлежащих к различным слоям общества.

Значительное место в мемуарах занимает описание московских развлечений. Помимо упомянутых выше народных гуляний с каруселями, качелями, многочисленными лавками со сластями и балаганами, в которых ставились представления и пантомимы, показывались различные диковины вроде пойманной рыбаками «сирены», читатель узнает о московских клубах. Их было пять: Английский, где собиралась аристократия, Купеческий, Дворянский, где, помимо представителей этого сословия, бывали и чиновники, открытый для посещения всех желающих Немецкий клуб, и Артистический кружок, место встреч художественной интеллигенции. Описываются костюмированные маскарады, представления цирков Сулье и Чинизелли, но особенно театральный мир старой Москвы. Некоторые мемуаристы, как, например, Н. В. Давыдов, были завзятыми театралами, и это наложило отпечаток на их воспоминания: мы узнаем о репертуаре Большого и Малого театров, основном составе их трупп, впечатлениях от выступлений «звезд», пения хора. Мемуары упоминают о частных театрах: «Немчиновском», который находился на углу Поварской улицы и Мерзляковского переулка, и «Секретаревском» — на Кисловке; об увеселительных садах — Сакса в Петровском парке, «Эльдорадо» в Сущеве и, конечно, знаменитом «Эрмитаже», где на эстраде играл лучший оркестр Гунгля, пел цыганский хор, демонстрировалась человек-обезьяна, а над прудом проходил по натянутому канату герой Ниагары канатоходец Блонден. В саду устраивались пышные иллюминации и затейливые фейерверки, стартовали воздушные шары, давались спектакли оперетты, которые пользовались большой популярностью у москвичей.

Уже уходили в прошлое некогда столь увлекательные конные состязания на льду Москвы-реки, масленичные катания на тройках, кулачные и петушиные бои, которые собирали множество зрителей.

Нельзя не упомянуть об историко-топографической ценности мемуаров, поскольку в них указывались многие конкретные московские адреса происходивших событий. Например, народные гуляния проводились «на масленице и пасхе „под Новинским“, там, где теперь расположен бульвар, заменивший прежний огороженный столбами пустырь, в вербное воскресенье — на Красной площади, на семик — в Марьиной роще, скоро, однако, перешедшие в Сокольники и на Девичье поле». Из ресторанов с французской кухней «доживал свой век Шеврие, помещавшийся в Газетном переулке (ныне улица Огарева. — Ю. А.), действовали Дюссо, „Англия“ на Петровке, а несколько позднее возник „Славянский базар“, состоявший при гостинице того же наименования, выстроенной по проекту известного Пороховщикова… тогдашнее студенчество всего более посещало „Русский трактир“, бывшую „Британию“, помещавшийся на Моховой близ университета… как раз напротив входа в манеж, называвшийся тогда экзерциргаузом».

На страницах мемуаров дается описание исторически сложившихся московских регионов, которые несут на себе печать своего прошлого, получившего отражение в своеобразии архитектурного облика, устоявшемся быте, нравах и обычаях обитавшего в них населения: торгово-финансовой части Москвы — Китай-города, ремесленного Зарядья, дворянской Поварской, купеческого Замоскворечья, рабочей Пресни и других окраин.

Таким образом, листая страницы сборника, читатель как бы совершает увлекательное путешествие по старой Москве. Вместе с московскими старожилами он бродит по булыжной мостовой узких и кривых улиц, где неверный свет керосиновых ламп только что сменил «замечательно тусклое» мерцание масляных фонарей, смешивается с пестрой толпой, заходит в «ряды» и букинистические лавки, торгуется с приказчиками, встречает гадалок и «пророков», катается на «гитаре», «эгоистке», на империале конки, мчит на лихаче или трясется по немыслимым ухабам с восседающим впереди «ванькой», читает чудовищные вывески, вкушает в трактирах расстегаи и гурьевскую кашу, веселится на народных гуляньях. Мемуары вводят его в атмосферу редко проветриваемых комнат, с запахом «смолки», дворянских и купеческих особняков, зловонных трущоб городского «дна», грязных «углов», где ютятся мастера-ремесленники, знакомят с «чревом Москвы» — Охотным рядом, позволяют присутствовать на диспутах в рабочем кружке, в сверкающих позолотой театральных ложах.

Это путешествие позволит, быть может, зримо представить богатую причудливыми контрастами историю послереформенной Москвы. В наши дни актуальный интерес и поучительность приобретает изучение эпохи демократического подъема и революционных ситуаций, пробуждающегося общественного мнения, борьбы за достоинство личности после веков крепостнического рабства, удушливых лет николаевской реакции и застоя.

Ю. Н. Александров

Н. В. Давыдов. Москва. Пятидесятые и шестидесятые годы XIX столетия*

оспоминания мои о прежней Москве делятся на два периода — первый до 1860 года, а второй с 1865 по 1870 год прошлого столетия. С 1860 по 1865 год я отсутствовал из Москвы, а кроме того, деление это на два периода представляется удобным и потому, что воспоминания мои о пятидесятых годах более отрывочны и поверхностны, чем за второй период, так как они относятся к моим детским годам, и, наконец, это время, то есть пятидесятые годы, резко отличается от второй половины шестидесятых годов; оно еще всецело относится к дореформенной эпохе, которой в 1865 году, когда я юношей вернулся в Москву, уже не стало.

I

Особая печать лежала в ту пору на всей Москве: не только на зданиях, не походивших на петербургские,