Мёртвую.

Кровь.

Плоть.

Кости.

Словно в прошедшую ночь борьба была не на жизнь, а насмерть. И тогда я заорала. Упала на колени, смотря в её остекленевшие глаза и орала. Внутри у меня разверзлась буря. Она пожирала. Она разрушала. Давила. Заставляла орать словно обезумевшая душа. Та, что потеряла свой ориентир. Та, что никогда не найдёт истоки новой силы.

Сон он непросто предостережением каждую ночь пульсировал в моём сознании. Я ждала этого дня понимая, что так или иначе, мама уйдёт, но не понимала насколько огромная бездна образуется внутри души. Мой шок. Бабушка рядом. Она говорила. Пыталась объяснить произошедшее. Что мама хорошая и это не могла быть её рука.

Я тоже стала много времени проводить в лесу и меня стали называть безумной. Как когда-то маму. На меня показывали пальцем, и я понимала, все в таборе думают, что я последую её примеру. Уйду в лес и стану отшельницей. После её похорон я не разговаривала, всё чаще уходя за полосу света во тьму. Там, где я находилась было озеро, но я не могла пойти и прикоснуться к воде как бы сильно она не звала. Страх он пожирал каждую частичку моей души.

Услышав позади шаги, я не обернулась, понимая, что это может быть только бабушка. Я ждала её слов, но когда их не последовало, застыла. Ещё пара шагов других, когда мне в спину донёсся грубый голос Руджеро. Он как всегда находился со своими друзьями, которые так отчаянно меня ненавидели.

— Погляди, сиротка смотрит на воду, наверное, пытается договориться со своей трусливой душой. Прыгай и не всплывай. Мы даже не станем искать тебя.

Я крепко сжала губы даже не понимая, что мои руки шарят рядом по земле в поисках защиты. Камень. Острый. Он впился в мою ладонь, когда, медленно поднявшись я обернулась, заметив, что они стоят слишком близко.

— Что так и будешь молчать? Не станешь защищать свою безумную мать?

Я сцепила зубы понимая, что смогу впитать всю грязь, которую в меня кинут. Бабушка просила быть тихой и не пытаться бороться иначе это плохо для меня кончится. И я дала слово. И я старалась стать невидимой для всех людей, но Руджеро никогда не отставал. Он всегда находил ко мне дорогу и кидал свои язвительные обидные слова словно ножи.

— Может мы поможем тебе принять правильное решение, а? — спросил Надаль, пока Руджеро делал медленные шаги в мою сторону.

Я крепко сжимала в руке острый камень чувствуя, как что-то липкое пропитывает мою кожу и капает на землю. И тогда в моей голове вновь вспыхнули слова мамы: «Земля всегда принимает плату взамен на то, что отдаёт тебе, Зафира». И тогда моя кровь была платой за то, что я всегда находила приют среди лесной тишины и тумана.

А потом, когда Руджеро насмехаясь бросил:

— Твоя мать была шлюхой…

Мой мозг работал на шаг вперёд, чем я могла представить и осознать. Тело повиновалось приказу, который он отдал, рука поднялась и с размаху я выпустила камень, окроплённый моей кровью прямо в лицо Руджеро. Помню тот миг, когда острый осколок врезался в его правый глаз. Помню вопль, разорвавший мои лёгкие, который слился с криком боли Руджеро. Помню, как развернулась и побежала в единственное место, в котором могла спрятаться.

— Бабушка, — рыдая захлёбываясь слезами, упала на колени и схватила бабушку Ружу за ноги.

— Что случилось? — спрашивая она уже знала ответ, увидев мою окровавленную ладонь.

А потом она сказала то, чего я никогда не должна была слышать. То, чего мой мозг не должен был впитать и сделать единственной целью.

— Ты должна уйти.

Она взяла своими ладонями моё лицо и грустно надтреснуто улыбнулась.

— Цирк. Они сегодня уезжают, и когда последняя повозка тронется, ты должна успеть спрятаться в инвентаре. В одном из сундуков потому что другого пути спрятать тебя не будет, мой ангел.

— Но как же я справлюсь? — в голосе столько страха, который ломал моё сознание. Калечил. Внушал всё самое отвратительно что может случится со мной.

— Ты идеально впишешься не потому, что больна или безумна, а потому, что умеешь то, чего не понимают другие. Раскладывать карты. Смотреть в будущее.

— Но как же мои сны? Они подумают я безумная. Неправильная.

— Ты нормальная просто видишь гораздо больше, чем могут другие. И оттого, что ты правильно толкуешь свои сновидения тебя бояться. Постарайся сглаживать острые углы. Не всегда говори всё, что видишь. Люди любят слышать хорошее, а не то что за поворотом их ждут беды и смерть, — она обняла меня и подняла на ноги. Схватила небольшую холщовую сумку и сложила несколько вещей: мой блокнот, изрисованный тем мужчиной из снов, одежду, колоду карт и протянула мне. — Берегись земель Бакадимора. Не ступай за черту леса, иначе они найдут тебя.

— Но почему?

— Пора, мой ангел. Времени нет. Его уже давно не осталось, но я боялась отпустить тебя. Твой отец жив. И он не один из нас. Он не ром. Здесь тебе небезопасно. Это место не твоя семья. Уходи. И никогда не ищи нас. И не возвращайся, — а потом, после этих злых горьких слов бабушка обняла меня, вложив в мою ладонь амулет. И отпустила. — Запомни, ангел мой, ты всегда в моём сердце.

И тогда я сбежала.

Три

Скиталица

Тихо покачиваясь на лошади, я прикрыла глаза, вспоминая, как после побега спустя два дня меня нашли в одном из огромных сундуков с инвентарём. Без сознания. Меня накормили, напоили и хотели выгнать, но я убедила их, что пригожусь. И когда в первом городе я сидела в небольшой нише в главном шатре, в котором мы с бабушкой смотрели выступление, мои руки дрожали, но я была полна решимости доказать, что смогу быть полезной. Если нет, меня выбросят как ненужного щенка и тогда я останусь совсем одна. Люди видели мои глаза и когда я раскладывала карты, читая их прошлое, очередь ко мне выстроилась приличная. Вори, главный злодей этого цирка, вцепился в меня, понимая, что я золотая жила. И так я жила. Скитаясь с цирком.

— Добро пожаловать в цирк уродов.

Я была впечатлена и в то же время очень задета тем, как Вори назвал своё шоу. Уроды слишком громкое и цепляющее слово. Оно когтями может распороть и болеть внутри. Червивым яблоком отравить сознание и гореть, пока не останется только одно — это слово.

— Смотри внимательно. Учись. Развивайся. И не протестуй, — удерживая меня за плечи, сказал Вори. И я смотрела и увидела всё, что не видела в тот вечер с бабушкой Ружей.

Взрослея, я пугала каждого из них всё больше. Они видели, как чётко и легко я читала чужие судьбы. Как просто говорила о смерти, о гибели, о потере. И они боялись. Только Ясми не страшилась находиться рядом. Спать со мной в тесном пространстве фургона. Делить свою комнату со мной. И я видела, их взгляды, наполненные страхом. Слышала шепотки, но никогда не позволяла больной части меня вырваться и осудить каждого из них. Это только подтвердит насколько они правы, что опасаются. Страшатся той силы, которой не понимают. Я была одной из них тоже странная, но в отличие от уродств их внешнего вида моё уродство затронуло душу. Отравило сознание. И пугало.