Шрифт:
Закладка:
– Подумать только! – воскликнула я, вдоволь насмотревшись. – Конечно, говорят, что плоть – это трава[11]. Но кто бы, глядя на мисс Фернивал, смог предположить, что когда-то она была такой красавицей?
– Да, – ответила Дороти. – С возрастом люди меняются к худшему. Но если отец нашего господина говорил правду, то мисс Фернивал – старшая сестра – была еще красивее, чем мисс Грейс. Где-то здесь есть ее портрет. Но если я вам его покажу, то никому, даже Джеймсу, не говорите, что видели. Думаете, маленькая леди сможет удержать язык за зубами?
В этом я вовсе не была уверена, потому что мисс Розамунд отличалась открытым, общительным нравом, а потому затеяла с ней игру в прятки и, пока веселая крошка пряталась, помогла Дороти перевернуть стоявшую лицом к стене, а не висевшую, как все другие, большую тяжелую картину. Поверьте на слово, изображенная на ней молодая леди действительно превосходила красотой мисс Грейс. Думаю, что и гордым презрением тоже, хотя об этом можно поспорить. Я могла бы рассматривать портрет и час, и два, однако, словно испугавшись содеянного, добрая женщина тут же повернула его обратно к стене и велела мне бежать за мисс Розамунд, потому что в доме существовали такие уголки, где ребенку бывать не стоило. Я была храброй жизнерадостной девушкой и любила прятки, как любят все деревенские дети, а потому не приняла предупреждения всерьез, но все-таки поспешила на поиски своей любимицы.
По мере приближения зимы, когда дни становились все короче, я иногда явственно слышала звуки музыки. Казалось, в холле кто-то играл на огромном органе. Музыка доносилась не каждый вечер, но очень часто и всегда в одно и то же время: по вечерам, когда, уложив мисс Розамунд в колыбельку, я в полной тишине сидела рядом. Сначала достаточно громкие, звуки постепенно стихали, словно удаляясь. В первый же вечер, спустившись к ужину, я спросила Дороти, кто играл, однако Джеймс резко меня оборвал, заявив, что глупо принимать за музыку шум ветра в ветвях деревьев. Дороти бросила на мужа испуганный взгляд, а кухарка Агнес что-то невнятно пробормотала и страшно побледнела. Поняв, что вопрос пришелся некстати, я замолчала и решила дождаться, когда останусь наедине с Дороти: от нее скорее можно будет получить ответ.
На следующий день, выбрав подходящий момент, я повторила вопрос об органе, поскольку точно знала, что слышала именно музыку, а не шум ветра, хотя и не стала возражать Джеймсу. Только добрая женщина хорошо запомнила реакцию мужа на мои слова и ничего мне не сказала, поэтому я попыталась расспросить Агнес, хотя и относилась к служанке с легким пренебрежением, поскольку не считала ее равной себе по положению. Агнес предупредила, что я никогда не должна никому об этом говорить, а если вдруг скажу, то ни в коем случае не упоминать ее имени. Она тоже часто слышала звуки: обычно зимними вечерами и перед бурями. Люди утверждали, что это призрак старого лорда играет на органе, как это было при жизни хозяина поместья. Но почему старый лорд играл в основном перед бурями, она не могла или не хотела сказать. Что же! Я действительно, наверное, была храброй, поскольку не испугалась признаться, что приятно слышать в доме музыку, кто бы ее ни исполнял. Звуки то поднимались на завывание ветра, как будто торжествуя, а потом стихали до нежной мелодии. Но это всегда была музыка, а не шум дождя или ветра. Поначалу я думала, что играет сама мисс Фернивал, а Агнес просто об этом не знает, но однажды, оставшись в холле в одиночестве, открыла орган, внимательно его осмотрела, как когда-то сделала в церкви Кростуэйта, и увидела, что внутри инструмент безнадежно сломан, хотя снаружи кажется вполне целым. Несмотря на яркий солнечный день, мне стало не по себе, и я поспешила убежать в веселую детскую, а потом некоторое время холодела от страха, заслышав эти звуки, как Джеймс и Дороти. К этому времени мисс Розамунд уже стала всеобщей любимицей. Пожилые леди даже изъявили желание, чтобы она обедала вместе с ними, тем более что они обедали рано. Обычно Джеймс стоял за стулом мисс Фернивал, а я прислуживала своей питомице. После трапезы малышка тихонько, как мышка, играла в углу гостиной, мисс Фернивал дремала, а я обедала на кухне. Потом мисс Розамунд с радостью возвращалась со мной в детскую, потому что, по ее словам, мисс Фернивал была очень печальной, а миссис Старк – скучной. Мы же весело проводили время вдвоем, и постепенно я перестала думать о странной музыке, которая, хотя и доносилась неизвестно откуда, никому не причиняла вреда.
Та зима выдалась очень холодной. Морозы начались уже в середине октября и продержались много-много недель подряд, не ослабевая. Помню, как однажды за обедом мисс Фернивал подняла тяжелый печальный взгляд на миссис Старк и многозначительно сказала:
– Боюсь, нам предстоит ужасная зима.
Тогда компаньонка сделала вид, что не услышала замечания, и очень громко заговорила на другую тему, но мы с маленькой леди ничуть не боялись морозов! Радуясь сухой погоде, забирались по крутому склону за домом и уходили в пустынные, открытые всем ветрам холмы, где на свежем холодном воздухе без устали бегали наперегонки. Однажды даже рискнули спуститься по новой тропинке, которая вела мимо двух старых искореженных падубов на полдороге к восточному фасаду особняка.
Тем временем дни становились все короче, и старый лорд, если это действительно был он, все громче и печальнее играл на сломанном органе. В один из воскресных дней – кажется, в конце ноября – я попросила Дороти присмотреть за моей подопечной: та как раз вышла из гостиной, когда мисс Фернивал, дремавшая после обеда, проснулась. Было слишком холодно, чтобы вести девочку с собой в церковь, а мне очень хотелось посетить службу. Дороти с радостью согласилась: она настолько искренне любила милую крошку, что беспокоиться было не о чем. Мы с Агнес очень быстро собрались и пошли, хотя черное небо низко и тяжело нависало над
