Рафаэльсен продолжал рассуждения о технической оснастке этого чуда, но Улав особо не прислушивался. Ему было достаточно общих сведений. И он совершенно не понимал зануд-специалистов с их маниакальной одержимостью подробностями.

К его большой досаде, Сверре, который был лет на десять старше Рафаэльсена, вел себя, будто его подчиненный, смеялся шуткам северянина и не в меру энергично кивал, поддакивая каждому его слову.

Проблемы со Сверре были главной причиной того, что Улав в свои семьдесят пять по-прежнему возглавлял группу САГА, активы которой «Капитал» оценивал в 12 миллиардов крон. Хотя благосостояние семьи обеспечивали доходы от компании по недвижимости и от инвестиционного траста, Улав весьма пренебрежительно относился к торговцам, лавочникам и мелким коммерсантам. Зато всегда норовил завести речь о фонде САГА, где был председателем правления. Разумеется, деньги должны капать, однако у САГА иное кредо. САГА должен поведать историю страны. У одних миллиарды на банковском счету, у других – культурный капитал. Только САГА владеет и тем и другим.

Однако Улав едва ли захотел бы и на пенсии оставаться председателем правления, если бы САГА, подобно большинству общественно полезных фондов такого типа, занималась лишь конференциями и распределением стипендий. Уже в первые послевоенные годы компании семейства Фалк оказались вовлечены в деятельность секретных служб страны – сперва в проект, который обеспечивал обороноспособность на случай коммунистического вторжения, под названием Stay Behind[11], а затем… нет, история была длинная и запутанная. Денег сотрудничество с разведкой не приносило, да и общественного признания тоже. Наоборот, могло поставить весь бизнес под угрозу. Но Улав получал от этого нечто куда более важное – ощущение собственной значимости. И прежде чем думать об уходе, он должен посвятить в эти дела преемника, то есть, по уставу, одного из детей.

Вот почему он до сих пор стоял у кормила.

– Звучит неплохо. – Улав оборвал Рафаэльсена посреди рассуждений о специальной подводной видеокамере. – Скажем так.

– Есть еще кое-что, – сказал Сверре, словно готовясь к прыжку.

– Слушаю, – улыбнулся Улав.

– Как тебе известно… – начал Сверре, и Улав заметил, что он нерешительно мнется. – Как тебе известно, в конференции будет участвовать множество именитых специалистов. Все они приняли приглашение, все хотят побывать на Лофотенах. Мы по-прежнему притягательны для людей. У одних миллиарды в банке, у других культурный капи…

– Давай к делу, – перебил Улав.

– Вот только что я получил подтверждение, что будет представлена королевская семья Саудовской Аравии, – сказал Сверре, – возможно, прибудет наследный принц на личном самолете.

– Самая длинная посадочная полоса в стране – в Будё[12], – вставил Рафаэльсен. – В шестидесятом там садился У2, так что и для частного самолета отлично подойдет.

Сверре взглянул на него и продолжил:

– Мы с Ралфом обсуждали, не предложить ли молодым ВИП-персонам дополнительную программу. У Ралфа хорошие связи с вертолетчиками, и он может организовать несколько машин. После обеда сядем на вертолеты, слетаем к Лофотенам и в имение Ралфа на Вестеролене, а на следующее утро вернемся на судно.

– Так сказать, добавка, – ввернул Рафаэльсен.

«Королевская семья Саудовской Аравии… организует вертолеты… имение Рафаэльсена…» – обрывки фраз сливались в мозгу Улава в путаный кошмар вроде тех, что порой мучили его в детстве.

Он долго молчал, склонив голову набок, потом наконец обронил:

– Можно мне сказать?

– Для того мы и здесь, – отозвался Сверре.

Улав кашлянул.

– Когда я последний раз был в Лондоне, в отеле «Дорчестер», я разговорился с тамошним портье. Он спросил, не хочу ли я остановиться в апартаментах, как обычно поступают Фалки.

Он заметил, что при упоминании отеля сын прикусил нижнюю губу, словно догадываясь, что будет дальше. Улав улыбнулся и продолжил:

«Ну что вы, – сказал я портье, – лично я предпочитаю обычные номера, лишь бы с хорошим видом из окна, хоть я… – Он выдержал паузу, словно подбирая слова. – …Хоть я и богатый человек. – Но ваш сын всегда живет в апартаментах, – ответил портье. – Да, – сказал я, – но он сын богатого человека».

Он долго смотрел на Сверре; тот сидел с открытым ртом и пристыженным взглядом. Ралф Рафаэльсен осторожно засмеялся.

– В Норвегии хорошо сколотить капитал и быть состоятельным. Обычно норвежцы не имеют ничего против людей с деньгами, наоборот, восхищаются как людьми рисковыми и ловкими. И здешние законы прекрасно защищают наши интересы. Но баланс этот хрупок. Точно так же, как мы восхищаемся дельностью и старанием, мы ненавидим декаданс и упадок. Со знатью мы почти не сталкивались, тем паче что по закону о дворянстве от тысяча восемьсот двадцать первого года титулы и привилегии были упразднены. Управлять в Норвегии состоянием – во всяком случае, если имеешь бóльшие амбиции, чем финансовый инвестор, если хочешь стать созидателем общества, – означает не бороться с профсоюзами и не нанимать за гроши поляков, чтобы нелегально строить себе дома.

Улав посмотрел на Ралфа, который выглядел как школяр, пойманный на краже сластей в магазине. Газеты много писали об условиях труда рабочих, когда он строил на Вестеролене свою огромную виллу.

– В Норвегии управлять состоянием означает понимать норвежскую модель, – продолжал Улав. – Понимать трехстороннее сотрудничество – работник, работодатель и государство, понимать преимущества минимального разрыва в оплате труда, а вдобавок крепко выпивать с доверенными лицами и руководством Объединения профсоюзов. Ведь, собственно говоря, это и есть норвежская модель. Мы заботимся о том, чтобы рядовые, честные люди жили хорошо, платим им деньги, чтобы они могли съездить на курорт, купить новый автомобиль, взять ипотеку и купить жилье. Взамен мы получаем народ, который относится к нам с уважением, не голосует за подстрекателей и не штурмует наши владения. А все, что вы тут говорили об идеях, связанных с поездкой, об этих чертовых саудовских арабах, вертолетах и вечеринке в вашем имении, идет вразрез с таким общественным договором.

– Не учи отца своего… – воскликнул Рафаэльсен.

Он не договорил, потому что в дверь постучали.

– Я занят, – сказал Улав.

Тем не менее секретарша заглянула в дверь.

– Плохо со слухом? – раздраженно спросил Улав.

– Простите, но дело очень важное.

– Подождет.

Он потянулся к чашке с кофе, но взгляд вошедшей секретарши – одновременно изумленный и какой-то мертвый – заставил его передумать.

– Разговор окончен, – сказал он Сверре и Рафаэльсену; те недоуменно переглянулись, поскольку разговор прервался так внезапно, однако встали и вышли из кабинета.

– В чем дело? – спросил Улав, когда они с секретаршей остались вдвоем. Но в глубине души он уже знал ответ.

Глава 3. Ничейная земля

Американский центр радиоперехвата, где-то на Ближнем Востоке

Когда конвоиры ввели Джонни Берга в освещенную