Шрифт:
Закладка:
Цинния топнула ногой, дрожа от негодования.
— Он не стал бы мне лгать! Я ему верю.
Луваен пожала плечами.
— Хорошо, если так. Даже если он воплощает в себе всё то, что ты говоришь, нам больше нечем торговать. Расплатимся с Джименином чужими деньгами, а что мы предложим де Совтеру взамен? Мы вернулись к тому, с чего начали, — она нахмурилась, увидев лукавый взгляд сестры.
— Если бы я была леди де Ловет…
Ах, вот в чём суть. Это была неплохая идея, за исключением одного отсутствующего ключевого компонента.
— Но ты не являешься ей, и он не предлагал тебе руки, — головная боль, грозившая расколоть её череп с тех пор, как она впервые увидела Джименина, притаившегося у их порога, усилилась. — Ты потратила полдня на флирт и ничего не добилась, а мне нужно подумать. Сходи к соседке. Дама Нив обещала мне корзину ровингов.
Цинния смяла юбки руками, сжав ладони в изящные кулачки. Её лицо вспыхнуло.
— Я не идиотка! Ты никогда меня не слушаешь!
— Я бы так и сделала, если бы ты предложила мне подходящую идею. Что заставляет тебя думать, что де Ловет богат и просто с радостью отдаст нам деньги своей семьи, если ты захлопаешь перед ним ресницами? — Луваен простонала: — Цинния… — когда лицо сестры стало таким же пепельным, как у их отца ранее. Она утонет в извинениях ещё до конца вечера.
Девушка развернулась на каблуках и выбежала из гостиной. Луваен вздрогнула, когда звук захлопнувшейся задней двери эхом прокатился по всему дому и по её раскалывающейся голове. Что ж, ей не удалось найти выход, так же, как и поладить со всеми членами своей маленькой семьи.
Ужин прошёл в молчаливой задумчивости. Луваен решила, что попросить прощения будет лучше следующим утром, так как ни Цинния, ни Мерсер не были склонны даже смотреть на неё, не говоря уже о том, чтобы говорить с ней. Убрав почти не съеденную еду, Цинния предложила почитать любимый сборник стихов Мерсера. Он поцеловал ей руку и повёл в гостиную. Цинния бросила на Луваен мрачный взгляд, сообщая, что ей не стоит к ним присоединяться.
Луваен задула свечи на кухне и поднялась в свою комнату. Она расшнуровала платье и повесила его в изножье кровати. Сорочка касалась её кожи, словно холодные крылья, и она задрожала в тёмной комнате. В постели было так же холодно, но она привыкла к этому после смерти Томаса. Её зрение затуманилось, когда она подумала о муже. Добрый, мягкосердечный, всегда знающий правильные слова, он идеально сглаживал острые углы пылкой Луваен, о боги, как она скучала по нему. Девушка прижала его подушку к груди и зарылась в неё лицом. Его запах давно исчез, но ей всё ещё казалось, что она чувствует его аромат на подушке и простынях.
— Томас, любовь моя, что же мне делать? — ответом послужило только шуршание снега за окном.
Когда она, наконец, заснула, то спала плохо, ворочаясь с боку на бок, пока не завернулась в одеяло. Несколько раз она просыпалась в холодном поту, мучимая кошмарами, в которых Джименин тащил за волосы кричащую Циннию, или Мерсер умирал от пренебрежения и жестокого обращения в тюремной камере. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, когда она поднялась с постели с затуманенными от недосыпа глазами, чтобы умыться и одеться. В доме было тихо, когда она на цыпочках спустилась вниз, чтобы разжечь камин и поставить кастрюли, а затем приготовить кашу и чай. На рассвете она поплелась вверх по лестнице, помолилась о наставлении и тихонько постучала в дверь Циннии.
Она со скрипом открылась от её прикосновения. Озадаченная Луваен толкнул её чуть шире.
— Цинния? Ты не спишь? — в комнате было темно и холодно. Её сердце дрогнуло при виде аккуратно застеленной кровати и открытого окна. Занавески колыхались от сквозняка, гулявшего по комнате. Щелкающий звук привлёк её к письменному столу Циннии, где под тяжестью подсвечника трепетал лист пергамента. Она вытащила его, сминая края ладонью. Знакомым почерком Циннии на бумаге были нацарапаны петельки и завитки чёрных чернил.
Я уехала с Гэвином в его родовое поместье на севере. Я не собираюсь убегать. Я помогаю папе. Моя идея осуществима, и я доведу её до конца с твоим благословением или без. Если хочешь мне помочь, держи письмо при себе. Оно заколдовано и приведёт тебя к дому Гэвина. Передай папе, что я люблю его.
Луваен покачнулась: она была в шоке от безрассудных действий Циннии, в ужасе от мысли, что именно она была их катализатором. Последняя обвиняющая строка письма заставила её судорожно вдохнуть.
Ты должна была послушать.
Баллард восхищался тем, что даже в помятой одежде и соломой, торчащей из спутанных волос, как корона недофейри, его невеста всё ещё была самой красивой женщиной в королевстве. Однако её любовник Седерик не мог похвастаться такой же привлекательностью. Из-за очевидных действий в конюшне он был слегка помят и чихал, пока из глаз не потекли слёзы, а из носа — сопли. Он вытер лицо рукавом, прежде чем протянуть руку Изабо. Она заколебалась, её безупречное лицо исказилось от отвращения, прежде чем она, наконец, положила одну руку в его, а другой выдернула последние клочки сена из своей испорченной прически.
Другой человек мог бы прийти в ярость от такого вопиющего доказательства неверности своей суженой, но Баллард заслужил репутацию безжалостного военачальника, лишённого сердца и души. Он ничего не чувствовал к своей Изабо, а она — к нему. Она была желанной для Седерика и любого другого любовника, который привлекал её внимание, до тех пор, пока эти любовники не пытались претендовать на её земли. Союз его родителей был спокойным, дружеским, приносящим взаимную выгоду объединением земель и усилением власти. У обоих были любовники во время их брака, но земля прочно оставалась под контролем его семьи. Союз между ним и Изабо ничем не отличался — подписанный контракт, когда они были детьми, помолвка, приданое в виде вотчины с богатой фермерской землей, правами на воду, платными мостами и наследником, который будет управлять всем этим после смерти Балларда.
Пара прошла мимо места, где он стоял в тени одной из стен королевского замка. Оба смеялись, мелодичное хихиканье Изабо гармонировало с соблазнительными смешками Седерика. Баллард смотрел им вслед, пока они не затерялись среди людей, толпившихся у внутреннего двора. Из всех любовников Изабо ни один не был для него опаснее Седерика Грантинского. Умный вассал, обладавший меньшей властью, чем Баллард, но столь же честолюбивый, а его земли граничили с другой стороны приданого Изабо. Баллард подозревал, что в какой-то момент в ближайшем будущем ему придется убить Седерика. Он с нетерпением ждал этого дня.
-----*****-----
Балларду нравились зимние сумерки, слабый свет и стук мокрого снега о ставни, не пропускавшие в комнату порывы ледяного ветра. Скрытая в тени, освещенная слабым огнем в очаге комната хранила его секреты и скрывала его скрюченную фигуру. Здесь, в темноте, он почти забыл о проклятии, о страданиях, которые оно принесло, и о чувстве вины, что заставляло его добровольно нести его. У него болели руки, спина и плечи. Эмброуз поддразнивал его и говорил, что возраст наконец-то взял свое, хотя оба мужчины знали иное. Поток прошел по его крови отравленным приливом, предвещая усиление проклятия и опустошение, которое оно нанесло его разуму и телу.
