– У вас такой вид, будто вы всю ночь кутили напропалую.

– Если бы, – вздохнул Варис.

– Вы убили лейтенанта?

– Нет, ранил. И он сбежал.

– А распорядитель дуэли…

– Промахнулся. Мне надо переодеться.

– Не спешите. Выпейте чаю. И вот, угощайтесь… – Извор откусил от своей булочки.

Варис посмотрел на поднос с завтраком и сразу почувствовал, что голоден; перед дуэлью он лишь выпил чашку крепкого черного чаю. Он налил себе из чайника, не спрашивая, почему на подносе две чашки. На блюде, накрытом серебряным колпаком, лежала горячая копченая селедка. Извор ее терпеть не мог, но с дуэлями был знаком не понаслышке.

– Вы мне так и не объяснили, почему этот молодой человек так жаждал вас убить, – сказал он.

Копченая рыба обожгла Варису нёбо; он отпил чаю.

– Восемнадцатого числа я произнес речь о ценности кавалерии. Статский дармоед осмелился затронуть честь мундира, ну и так далее.

– Разумеется, честь мундира.

Варис удивленно изогнул бровь. Неужели Извор в это верит?

– Вчера вечером ваш приятель Винтерхольм доставил мне копию письма, в котором идет речь о лейтенанте Ферте и его внушительном карточном долге. Честь мундира, ну и так далее. – Он взглянул поверх очков на Вариса. – Я спросил бы, каким образом Винтерхольм добывает все эти сведения, но, боюсь, вы мне не ответите.

– Удачно, что Ферт – кавалерийский гвардеец, – сказал Варис. – Вряд ли он когда-нибудь видел кровь. А был бы настоящим фехтовальщиком, как двое до него, пришлось бы его убить.

– Мало кто из моих знакомых после начала поединка стал бы раздумывать, целесообразно ли убивать противника. – Извор доел булочку, отложил книгу и встал; он был рослым и дородным, на голову выше и в полтора раза шире Вариса. – Предупреждать вас бесполезно, но все-таки будьте поосторожнее в своих публичных высказываниях о лескорийских вооруженных силах.

– Я же показывал вам материалы о Сарманджае, и мою речь вы слышали, – сказал Варис. – Имперская конница была ничуть не хуже любой другой кавалерии – особенно нашей, которая вот уже девяносто лет не вела боев, – но когда они пошли в наступление против пехотинцев с ружьями, то потеряли семь всадников из каждых десяти, а остальные были так изранены, что атаковать противника не смогли. – Он опустил чашку на поднос. – О храбрости здесь речи нет. В наши дни на войне храбрость не требуется. Не моя вина, что у нас этого не понимают.

– Да здравствует мир, – вздохнул Извор.

Варис неожиданно усмехнулся.

– Похоже, вы не утратили чувства юмора, – сказал Извор. – Очень хорошо.

– Кстати, в письме о карточных долгах упоминаются еще какие-нибудь имена?

– Нет. А что, должны?

– Ферт заявил что-то об алой крови на моем стилете. По-моему, ему это подсказали.

– Вот оно что, – задумчиво протянул Извор.

Двести лет назад, на заре существования парламента, корон Алoстилет играл в нем важную роль. Извора иногда называли вторым Алoстилетом, и он ненавидел это прозвище. Тот, кто погасил карточный долг Ферта, скорее всего и велел лейтенанту произнести эту фразу. Разумеется, доказать это было невозможно, что и признал Извор.

– Между прочим, Винтерхольм принес письмо мне потому, что не смог вас найти. Вы были на Студеной улице?

– Нет, я был дома. Но я отпустил Хламма пораньше и, наверное, не услышал звонка.

– Винтерхольм решил, что вы отправились на Студеную улицу.

– В последнее время она ему покоя не дает. Видно, из-за названия.

– А вы давно к ним заглядывали?

– Недели две назад.

– А по-моему, вы уже несколько месяцев туда не наведывались, – сказал Извор.

– Все может быть. Ладно, мне надо переодеться перед началом заседания.

– О вас там часто спрашивают. Вы им нравитесь, Варис.

– Я регулярно оплачиваю все счета.

– Вы им нравитесь, – с мягким нажимом повторил Извор.

– Это радует. Но я пока не чувствую необходимости.

– Поздравляю.

– Извор, вы же знаете, за это время прошло шесть голосований по важным для нас вопросам, сегодня седьмое, а через три недели – восьмое. Или вы считаете, что мои личные дела играют большую роль в нашей стратегии? – Варис снова улыбнулся. – Разумеется, я не стану возражать…

– Новая редакция покамест далека от завершения, – сказал Извор. – Сегодня нам предстоит бой, а потом еще сотни всевозможных битв, больших и малых. А если вы сосредоточитесь только на боях и забудете о том, как дышать полной грудью, то от вас будет мало толку.

– На Студеную улицу ходят не для того, чтобы дышать полной грудью. Во всяком случае, я хожу туда не ради этого.

– Но вы поедете к Странжу на праздник Равноденствия?

– Да, конечно. Я отбываю завтра, поездом.

– Прекрасно. – Извор сложил документы на столе. – Что ж, ступайте. Вам еще надо переодеться.

Варис поднялся по лестнице на свой этаж. Они с Извором так и не обсудили сегодняшние дела, но в этом не было нужды.

Он вошел в свой кабинет – комнату с гардеробной и умывальной, – вызвал горничную, стянул с шеи галстух, снял сорочку, налил воды в таз и начал приводить себя в порядок: распустил волосы, причесал их, снова собрал в узел на затылке и ополоснул глаза. Потом взял из шкафа в гардеробной свежую белую сорочку и надел, но не успел застегнуть, как в дверь постучали.

Лейва, коридорная третьего этажа (как говорили, служившая здесь еще при кверках), вкатила в комнату латунную тележку и даже не моргнула, увидев спущенные подтяжки и нижнюю рубаху Вариса.

– Добрый день, милорд, – сказала она, поправляя белый форменный халат.

– Доброе утро, Лейва. – Варис протянул ей грязную сорочку. – Постирайте и чуть подкрахмальте, пожалуйста.

Парламентариев здесь кормили, обстирывали, штопали им одежду; если попросить, ставили в кабинете кровать, а на каждом этаже можно было принять душ или ванну. В общем, западное крыло напоминало гостиницу, только без особых удобств.

– Будет исполнено, милорд.

Где-то в коридоре четко застучали каблуки.

– Который час? – спросил женский голос. – Сколько времени до начала заседания?

Женщина говорила с гортанной хрипотцой, свойственной жителям Запада. Голос был смутно знакомым.

Варис выглянул в коридор. На женщине был черный бархатный камзол, расшитый серебром, с эмблемой на левой груди – меч и заходящее солнце; бриджи для верховой езды заправлены в высокие сапоги. В черных волосах, перехваченных серебристой плетеной лентой, поблескивала ранняя седина. Наряд лет на сто двадцать отставал от современной столичной моды. Лицо широкое, нос явно сломан, но, в общем, приятно глазу, подумал Варис.

– Девять миним, – сказал он. – Первый звонок за три минимы до начала. Вы успеете дойти до зала заседаний.

Она пристально посмотрела на него, точнее, на его расстегнутую сорочку, и сказала:

– Спасибо.

– Рад помочь. Вы