Может ли искусство давать нам специальные научные знания? Конечно, и каждый вспомнит множество примеров такого рода. Научно-фантастические романы Жюля Верна или Уэллса, разумеется, относятся к области художественной литературы. Но в них содержится немало научных сведений; многие предположения этих писателей только в наши дни начинают технически реализоваться на практике.

В аудиториях и кабинетах географического факультета в новом здании Московского университета висят специально написанные советскими живописцами пейзажи, воспроизводящие характерный облик различных природных зон нашей Родины — от тундры до субтропиков. Здесь произведения искусства служат прежде всего учебными пособиями при изучении географии.

Но ведь подобные и нередко более документально-точные и многосторонние знания мы можем приобрести другим путем. Для точных научных сведений искусство далеко не всегда самый надежный источник. Художнику, как известно, отнюдь не возбраняется вымысел. Для научного же сочинения нет худшего порицания, как сказать, что это фантазия.

Вы, конечно, основательнее изучите русскую природу по книгам, посвященным географии, ботанике, зоологии, чем по пейзажам Шишкина, Саврасова, Левитана, Ромадина или Нисского.

О войне 1812 года можно прочесть хорошую научную книгу, например, работу советского историка Е. Тарле «Нашествие Наполеона в Россию». Из нее мы почерпнем куда больше фактических данных, чем из «Войны и мира». В любом большом историческом музее мы найдем совсем такие же кольчуги, мечи, шлемы, конские уборы, какие изображены на картине Васнецова.

Таким образом, наука может дать нам гораздо более систематические, солидные и специальные знания, чем искусство, каким бы драгоценным подспорьем ни было последнее в приобретении фактических сведений о множестве вещей и событий прошлого и настоящего.

Искусство не способно подменить собою науку.

Но ведь и искусство тоже нельзя заменить наукой, как бы ни была она точна, глубока и всеобъемлюща. Дело в том, что между знаниями, которые дает наука, и знаниями, которые дает искусство, есть немаловажная разница. И наука и искусство равно служат человеческому обществу, помогая нам осмысливать, или, как говорят, познавать, окружающую нас действительность. Но делают они это по-разному. Попробуем разобраться в этом.

Каждый из нас лишь в сравнительно небольшой степени приобретает знания путем личных наблюдений, собственным жизненным опытом. Мы не можем по-настоящему жить и работать, если не усвоим себе множества знаний, которые приобрели другие люди, те, кто жил до нас, или наши современники.

Мы знаем, например, что в тропиках климат жаркий, хоть никогда сами не были ни в Индии, ни в пустыне Сахаре. Мы знаем, что некогда существовал в России феодальный строй; однако никому из нас непосредственно не приходилось наблюдать крепостничества. Нам известно из курса физики, что атом состоит из ядра и электронов, но огромное большинство из нас не участвовало в доказывающих это экспериментах и расчетах, не говоря о том, что никому из нас не принадлежит честь этого научного открытия.

Науки в первую очередь снабжают нас массой сведений и знаний, которых мы лично не добывали, а в большинстве случаев не могли бы и сами проверить.

При этом наука обрабатывает накопленные знания, приводя их в систему, обобщая, формулируя выводы и законы. Наука предлагает нам систему фактов, конечно подкрепляя ее конкретным материалом, выводит теоремы, конечно обосновывая их доказательствами, умозаключает, конечно аргументируя наблюдениями. Можно сказать, что наука доносит до людей накопленные человечеством знания в отвлеченной форме понятий.

Не то в искусстве, где действительность как бы оживает перед нами, встает в нашем воображении или перед нашими глазами, как живая картина жизни. Искусство не удовлетворяется готовыми выводами, отвлеченными от пестрого многообразия богатой случайностями действительности. Оно не просто позволяет нам усвоить ту или иную истину, оно помогает нам пережить какой-то факт, событие или явление так, будто бы мы и в самом деле настоящие участники происходящего.

Это одна из важнейших особенностей, одно из могучих средств воздействия искусства. Оно представляет нам жизнь наглядно, осязаемо, как говорят, в художественных образах.

Герцен говорил о роли художественной литературы: «Чтением человек переживает века не так, как в науке, где он берет последний очищенный труд, а как попутчик, вместе шагая и сбиваясь с дороги».

Это относится к любому из искусств. Художник как бы берет нас в «попутчики» своих наблюдений, пережитой жизни, своих размышлений, волнений, поисков путей, горьких поражений и радостных побед.

Тот, кто видел фильм «Чапаев», никогда, конечно, не забудет сцены «психической атаки» белогвардейцев-каппелевцев. Сидя в кинотеатре мы чувствовали себя в окопе рядом с пулеметчицей Анкой; мы волновались так, будто и в самом деле на нас двигалась такая грозная поначалу, стройная колонна врагов в зловещих мундирах. И мы ликовали вместе с чапаевцами, когда под метким огнем наших бойцов белогвардейцы смешались и обратились в позорное бегство.

В этом поистине волшебная власть настоящего искусства. И чем ярче, взволнованнее, правдивее показывает нам действительность художник, тем легче нам пережить произведение, тем более способно обогащать нас искусство.

Вот почему и необходимы искусству образность, живые, яркие картины действительности. Искусство дает нам возможность непосредственного общения с жизнью; мы как бы вовлекаемся в нее, становимся ее соучастниками и, сопереживая образ художника, открываем для себя чудесную возможность жить тысячью жизней, безмерно расширяя рамки своего по необходимости скромного личного опыта. Искусством человек приобщается к жизни человечества так, как если бы он сам мог биться под стенами Трои вместе с героями древнегреческой «Илиады», мучиться раздумьями вместе с Гамлетом, вместе с шиллеровским Карлом Моором восстать против жестокостей тирании, защищать отчизну вместе с Тарасом Бульбой и «беречь честь смолоду» с Гриневым из пушкинской «Капитанской дочки», бороться за свою человеческую душу с Анной Карениной, с Егором Булычовым бунтовать против гнусного мира цинического стяжательства и вместе с Фурмановым сопровождать Чапаева в боях за власть Советов. Вот какой безграничный размах имеет волшебство искусства!

Какое это большое счастье — иметь возможность видеть мир зоркими глазами больших живописцев! Я могу созерцать человеческую красоту, как Рафаэль и Микеланджело, вглядываться в умное, жестокое, хитрое, подернутое тайной тревогой лицо папы Иннокентия, как Веласкес, размышлять о важных событиях русского прошлого вместе с Репиным и Суриковым, любоваться природой с Саврасовым и Левитаном.

Только человек самодовольный и ограниченный полагает, что он все знает, понимает лучше всех и не нуждается ни в чьей помощи, чтобы разобраться в окружающем. Искусство для такого человека, лишенного большого чутья общественности, серьезного знания жизни, в лучшем случае подсобное средство для подтверждения его мнений. Недаром он так безапелляционен в суждениях об искусстве и так негодует, когда находит у кого-либо из художников малейшее отступление от того, что он