Из этих слов Энгельса никак нельзя сделать вывод, что искусство вообще не должно быть тенденциозным или, что то же самое, художник не должен оценивать изображаемое, выражать свое суждение о предмете.

Наоборот, из сказанного ясно, что подлинное искусство не может не быть проникнуто тенденциозностью.

Иными словами, настоящий художник никогда не является бесстрастным наблюдателем, равнодушно внимающим добру и злу, он всегда вкладывает в свои произведения определенные идеи, способные формировать ум, волю и чувства людей.

Отсюда становится понятной исключительно важная общественная роль искусства.

Реакционная художественная критика и реакционная искусствоведческая наука обычно утверждают, что искусство не должно вмешиваться в жизнь, что если художник чувствует себя активным борцом за определенные социальные идеалы, то это значит, что он отрекается от своего высокого предназначения, которое будто бы состоит в том, чтобы парить «над грешною землей», не пятная себя «низменными» заботами о жизни.

Среди художников всячески культивируется отчужденность от жизни и ее социальных проблем. Один из виднейших представителей формализма во французском искусстве, Жорж Брак, недавно признавался: «У меня нет цели. Я не знаю, куда я иду... Я пишу. Живопись не проблема, проблема предполагает цель. Жизнь тоже не проблема. У меня нет цели».

Такое глубоко ошибочное высказывание художника отнюдь не безобидно, Казалось бы, он утверждает, что искусство не имеет общественного значения. Но на самом деле его суждение есть косвенное свидетельство именно общественного значения искусства.

Утверждая идею несвязанности искусства с общественной борьбой, реакционеры всех оттенков преследуют определенную цель. Бороться за обособление искусства от социальной действительности — значит пытаться лишить искусство его воспитательной силы, не давать ему возможности открывать людям глаза на правду, ослаблять роль художника в борьбе за прогресс общества, за освобождение народов.

Не случайно современные буржуазные «теоретики» единодушны в своем стремлении обособить искусство от жизни, от борьбы народных масс. Они настойчиво пропагандируют мысль о том, что искусство создается для узкого круга «избранных», так называемой элиты, и что в нем нельзя искать правды, но только слепую стихию субъективного произвола. Нынешнее формалистическое искусство предельно искажает действительность или вообще отказывается от ее изображения (так называемое абстрактное искусство). Поэтому оно и находит у буржуазии такую широкую поддержку. Ведь формализм внушает людям, что в мире нет ничего определенного; что мы не можем сказать о жизни ни где правда, ни где ложь; что нам остается только погружаться в смутную стихию слепых страстей и невнятных порывов. Характерно, что одно из полотен «отца абстракционизма» художника В. Кандинского так и называется: «Смутное». В этом смятенном хаосе красочных пятен тонет всякое человеческое отношение к миру. Это уже прямое свидетельство крайнего распада сознания. А ведь Кандинский был способным человеком, и его привела в тупик беспредметничества социальная болезнь века: кризис буржуазной идеологии.

В. В. Кандинский. Смутное. 1917 г. Масло. Москва, Государственная Третьяковская галерея.

В основе политики нашей партии в области искусства лежит ясное понимание принципиальной противоположности упадочной идеологии буржуазного общества и передовой идеологии социализма и коммунизма. И когда сложные и противоречивые явления современной жизни тревожат душу художника, он ни на минуту не должен забывать об этом ведущем принципе.

Именно этим объясняется тревога, которую мы выражаем по поводу влияния формализма на того или иного художника. Искусство социалистического реализма принципиально чуждо беспросветному пессимизму, душевной опустошенности, неверию в красоту жизни, которыми насквозь пропитаны новейшие течения модернистского искусства. И эти идеи желали бы пересадить на нашу почву воинствующие идеологи антикоммунизма.

Вот почему отнюдь не случайно самая реакционная буржуазная печать на Западе затеяла шумную кампанию, поднимая на щит формалистические заблуждения некоторых наших художников. Можно не сомневаться, что делалось это совсем не из-за «бескорыстной заботы» о нашей живописи. Критики-формалисты высказывались вполне откровенно: в абстракционизме они видели средство оторвать молодых художников от коммунистической идеологии. Тщетные надежды! Ведь те художники, которых партия критиковала за их творческие заблуждения, категорически отвергли «заботы» своих буржуазных «защитников» и решительно возвращаются на путь социалистического реализма.

Таким образом, и само формалистическое искусство и оправдывающие его существование «теории» имеют вполне очевидный общественный характер; но они помогают не передовым, а реакционным социальным силам, в данном случае современной империалистической буржуазии.

Итак, искусство всегда было и остается большой силой в общественной борьбе, поскольку оно оказывает мощное воздействие на сознание людей, и вопрос лишь в том, на стороне каких общественных сил оно выступает или по крайней мере каким общественным силам оно способствует.

Когда оно несет правду, выражает благородные гуманистические идеалы, оно на стороне передовых; когда оно извращает истину и так или иначе затемняет сознание людей, мешает им найти правильные ответы на вопросы жизни — на стороне реакционных.

Вот почему марксистско-ленинская наука утверждает, что в классовом обществе искусство всегда классово, что оно всегда является активным орудием в социальной борьбе, что оно только тогда выполняет свою настоящую общественную роль, когда формирует сознание людей в духе прогресса, помогая народам бороться против сил реакции и угнетения.

История искусства подтверждает это бесчисленным множеством примеров.

Мы это хорошо можем уяснить себе, если вспомним, какое значение имело искусство, скажем, в жизни русского народа прошлого столетия.

Многие из русских писателей и художников были прямыми и непосредственными участниками освободительной борьбы, ее знаменосцами. Достаточно вспомнить Рылеева и Некрасова, Салтыкова-Щедрина и Горького, Перова и Репина. Но даже и тогда, когда они не были прямыми выразителями идеологии трудящихся, они воспитывали своими произведениями в людях свободолюбие, чувство собственного достоинства, веру в будущее, честность, самоотверженность, неподкупность и другие благородные и высокие качества. Пусть ни Пушкин, ни Кипренский, ни Чехов, ни Серов не были революционерами, но они формировали людей, непримиримых ко всякому угнетению и несправедливости

Не случайно В. И. Ленин так высоко ценил роль классической русской литературы в воспитании поколений русских революционеров. На стихах Пушкина и Некрасова, на повестях Гоголя, драмах Островского, романах Толстого лучшие люди учились, как жить честно, как любить правду и ненавидеть ложь, как найти действительно благородную дорогу в жизни.

И такую роль играла не только литература, но и другие искусства. Один из крупных деятелей большевистской партии, В. Бонч-Бруевич, вспоминает: «Еще нигде не описаны те переживания революционеров, те клятвы, которые давали мы там, в Третьяковской галерее, при созерцании таких картин, как «Иван Грозный и сын его Иван», как «Утро стрелецкой казни», как «Княжна Тараканова», как та картина, на которой гордый и убежденный народоволец отказывается перед смертной казнью принять благословение священника[1]. Мы