последней нашей встрече призывал тебя к откровенности, говорил, что, открывшись, получишь от меня всестороннюю помощь. Может, всего того, что стряслось в последние седмицы, и не было бы, не поставь ты, сын мой, свою гордыню выше человеческих жизней. Так вот тебе моё слово. Слово человека, который, заметь, на редкость вовремя спас тебя от наёмных душегубов. И, полагаю, доказал тем самым, что уж по крайней мере в умерщвлении твоём он не заинтересован.

— Можно сегодня без проповедей? Поздновато.

Митрополит с печальным осуждением перевёл взгляд с мальца на черноризца и, смиренно соглашаясь, кивнул. Явно уяснив, что под словом «поздновато» Никодим подразумевает вовсе не зябкие сумерки.

— Бочки хранятся в погребах под женской половиной терема. Свезли их туда не так давно. Подозреваю, что это те самые бочки, которые были найдены в лесной заставе боярина Клина. Видимо, именно о том и прознал человек, по следам которого ты следуешь в этой печальной истории. Да, представь, это я тоже ведаю. Потом пооткровенничаем, что да как узнают божьи слуги. Сейчас речь о другом. Княгиня Ольга собрала всех новообращённых союзников, бояр да вельмож сих земель, принявших истинную веру, чтобы назавтра её сын узрел, насколько велика на самом деле в его вотчине сила креста. И отступился от мысли, что после обряда опоясывания обязательно вернёт малолетнего княжича к своим идолищам. Но Светлый, видно, как-то о планах матушки прознал и затеял всю эту… историю. Разграбил богомерзкий древний могильник, вытащил из него всю хранимую там пакость — и тайком приволок в Киев, на своё же подворье. Чтобы одним махом потравить всех несогласных. А тати, что пришли за вами (и не только за вами!) должны были замести все следы. Дабы не осталось людей, кто узнал о сих делах непростительно много. Думаю, что сначала поручил дело Клину Ратиборычу, а когда благодаря вашим стараниям оно получило огласку, решил свалить всё на покойника, а тех, кто прознал лишнего, втихую попридушить. Заметьте: своих верных людей и всю дружину Святослав вывел за стены города. Где и собирался якобы проводить церемонию. А на самом деле — чтобы они не пострадали от отравы. Правда, одного он не учёл. Меня. Княжича я выкрал и запер в надёжном месте. В том самом месте, куда Светлый выгрузил своё зелье в бочках. Не скрою, взял грех на душу, но по-другому было нельзя. Зато теперь князь не может вскрыть сей ящик Пандоры, чтобы не убить при этом собственного сына.

Отец Василий умолк, требовательно глядя на Никодима. Который впервые видел в его глазах холодный блеск стали вместо привычной смиренной полуулыбки. Хотя, конечно, может, это была всего лишь игра мечущихся по подворью огней.

— Так это что же — Светлый сейчас штурмует свои же хоромы?

— Точно так. Но вам я укажу короткую дорогу. Её мне открыла лично княгиня Ольга. Вряд ли молодчики Святослава ведают о сём пути. Ни в коем случае нельзя допустить их к мальчонке. Какие будут последствия, если они прорвутся — трудно вообразить.

Вошли они в ту самую клеть, у которой их поджидал Василий. Окутанный туманом страшного секрета тайный путь оказался прям и неказист, как извилина дурака. Единственно, что был он и столь же узок. Вниз вели деревянные ступени. Настолько крутые, что при их отсутствии крадущаяся делегация просто ухнула бы вертикально вниз. Пахло свежим опилом, доски под ногами мягко пружинили и почти не скрипели.

Старик остановился на первом же лестничном пролёте. Дышал он тяжело, а улыбался виновато.

— Дальше — сами, — переведя дух, развёл он руками. — От меня там толку будет мало. Если кто вам и встретится внизу, то уж точно не те, кого можно назвать союзниками. Потому я больше помогу тем людям, что сейчас мечутся наверху. Может, удержу пару человек от греха — и то ладно. А заодно отведу ненужные взоры от сего тайного хода: вам-то обратно по нему же подниматься. Единственное, чем ещё могу помочь…

Проповедник протянул Никодиму валик туго свёрнутой материи.

— Маски. На случай, если всё-таки… Это даст вам хоть какое-то время.

— Ага, я и впрямь где-то слыхал, что от смертельной заразы тряпка на роже — первейшее средство.

Никодим хмуро усмехнулся. Да, этот тщедушный старикан спас его от верной смерти и даже всучил утерянную было нить от клубка местных интриг. Но верить в высокие людские устремления он не привык. И ничуть не сомневался, что святой старец, вернувшись на поверхность, немедля посеменит к выходу из города. И возрстная одышка на этом пути к спасению от химической атаки докучать ему скорее всего не будет.

— Иди за ним, — угрюмо кивнул он в спину удаляющегося отца Василия. — Ему твоя помощь понадобится побольше, чем мне.

Но увязавшийся за ним малец, видимо, успел надышаться воздухом столицы достаточно для того, чтобы улавливать сказанное между строк. Он мгновенно насупился и набычился.

— Я не трус, — сказал таким тоном, что отчего-то сразу стало ясно — дальше спорить, только терять время.

— Вот радость-то какая. Тогда иди и не трусь за моей спиной. Не хватало, чтобы твоя доблесть обзор загораживала.

ХХХ

Конец пути обозначился в почти кромешной темноте тихим светом маленькой лампадки. Висела она на широком столбе, и казалось, что предназначение её заключается лишь в том, чтобы тьма вокруг выглядела более зловещей и осязаемой. Лишь подойдя вплотную, они разглядели за сумрачным покрывалом нечеткие очертания приземистой двери. А около нее — две зыбкие тени. Одна больше, другая меньше. При ближайшем рассмотрении те оказались не бесплотными духами, на что очень рассчитывал Никодим, а вполне натуральными людьми. С максимально отталкивающей внешностью.

— Ну и дела, — располагающе хохотнул он с таким видом, будто именно его появления эти двое здесь и ждали. — Что наверху творится — жуть. Там, — кивнул он в сторону двери, — тоже?

Тени не ответили ни слова, но напряжение, темным надгробием повисшее над головами, едва не погасило присобаченную к столбу «зажигалку».

— Мне нужно пройти в эту дверь. И, находись сейчас я на вашем месте, ни в коем случае не стал бы мне мешать, — для наглядности он показал на себя обеими руками. — Ведь по-настоящему радоваться жизни может только здоровый организм.

И он рассмеялся как после на редкость удачной шутки. Один. Остальным было очевидно не до смеха.

Нож не блеснул при неверном дрожащем свете, не вжикнул, хищно выметаясь из тайника — он просто возник в руке более мелкого и, судя по всему, более шустрого из двух молчаливых собеседников. Оружие оказалось грубовато, неказисто, сработано не из