Шрифт:
Закладка:
Теперь речь шла не о помощи больным, но о том, как защитить от них общество — особенно от чахоточных, хотя в 1920‐х годах смертность от туберкулеза снова стала сокращаться[795].
В 1930 году психиатр-нарколог Гельмут Ульрици предложил использовать больных как рабочую силу, не подвергая опасности здоровых: «Мне приходят на ум деревни прокаженных в Бразилии, о которых я узнал несколько лет назад»[796]. Легочные больные не могли больше рассчитывать на поддержку врачей. В 1930 году на медицинской конференции на острове Нордерней прозвучало понятие «асоциальный открытый туберкулез»[797]. Туберкулезный врач Эрвин Аугштайн назвал больных туберкулезом «социально непригодными» и причислил их к группе «общественно неполноценных», наряду с «полными идиотами, слабоумными, тунеядцами, бродягами, нищими, бездомными, пьяницами, проститутками, душевнобольными, деклассированными элементами, преступниками».
Так туберкулезных больных еще никогда не клеймили. Национал-социалистам осталось лишь подхватить уже существующую риторику. Врачи, которым доверились больные чахоткой, превратили своих пациентов в злостных, бесполезных, общественно опасных людей.
Национал-социализм стремился подчинить всё общество законам биологии, создать расово «чистое» и «наследственно здоровое» народное тело, способное бороться за существование с внешними и внутренними врагами[798]. Для этого нацию следовало очистить не только от «расово чуждых» элементов, но и от наследственных болезней. Общество было подчинено селекции и отбору, здоровье стало делом нации. «В расово чистом и наследственно здоровом арийском народном теле, — пишет историк медицины Альфонс Лабиш, — воплотилась национал-социалистическая утопия здоровья»[799]. Состояние здоровья человека определяло его место в структуре нации и общества[800]. Болезнь означала аутсайдерство. Главный врач гитлерюгенда издал справочник о здоровье с указанием: «Долг каждого немца — жить здоровым и трудоспособным. Болезнь означает провал. Сочувствовать больному нечего»[801].
Здоровье не было больше подарком судьбы, оно стало долгом во имя благосостояния нации и расы. В представлении национал-социализма расово чистый и наследственно-здоровый народ был непобедим и превосходил всех остальных[802]. Из идеального здорового социума надо изгнать всех «неполноценных» и нетрудоспособных. Терапевт и гомеопат Карл Кётшау требовал в 1938 году не щадить больных, даже если это ускорит их конец. «Я думаю о больных раком, туберкулезом, ревматизмом и другими хроническими недугами. Инвалида не следует освобождать от долга здоровья и трудоспособности, даже если это приведет к ухудшению его болезни. Другими словами, решение одно: либо трудоспособность, либо естественное искоренение»[803].
Гитлер придерживался следующего принципа относительно здоровья: «Если нет больше собственных сил бороться за свое здоровье, заканчивается и право жить в этом мире борьбы»[804].
Гитлер оправдывал и обосновывал свои политические цели якобы научными теориями расовой гигиены и расового учения, подкрепляя свой антисемитизм понятиями из бактериологии: не только бактерии были «врагами», но и «враги» превращались в бактерий, и их существование объявлялось медицинской проблемой[805]. Евреи были объявлены «всемирной чумой», «носителями бацилл», «паразитами в теле других народов»[806]. Цель аналогии — узаконить идеологию уничтожения.
С начала 1920‐х годов Гитлер то и дело упоминал расовый туберкулез — например, в своей речи на собрании национал-социалистической партии 1 мая 1923 года в здании цирка «Кроне» в Мюнхене: еврей — воплощение дьявола, еврейство есть расовый туберкулез народов[807]. В конце 1942 года, вскоре после конференции на озере Гроссер-Ванзе, фюрер снова использовал метафору болезни, говоря о еврейской бактерии. Если прежде он говорил о ее «устранении», то теперь он выражался прямо и жестко: борьба национал-социалистов сродни той, что вели Пастер и Кох. Многие болезни проистекают от еврейского вируса! Здоровье нации возможно только после истребления евреев[808].
Гитлер знал, как силен животный страх населения перед туберкулезом, и использовал этот страх, чтобы убедить нацию в необходимости расовой политики своего режима. Еврейство так же опасно для любого народа, как чахотка для тела человека. Жонглируя терминами бактериологии, фюрер облек свою ненависть в форму науки, а истребление евреев превратил в легитимную необходимую цель[809].
В 1933 году началось победоносное шествие государственной расовой гигиены. Любое несоответствие арийскому идеалу — а таковым могли считаться преступная деятельность, бедность и даже отсутствие работы — вызывало подозрение, не стоит ли за этим дурная наследственность[810]. Задача государства теперь состояла в том, чтобы позволить размножаться только здоровым и препятствовать больным и неполноценным производить потомство[811].
