Ох, и мчались же мы! Насколько сил хватало. У лошадок. Потому как на наши силы оу Наугхо было глубоко наплевать. Он и себя-то не жалел нисколечко, а уж о нас-то и говорить нечего… Да мне и самому лошадок жальчее было, чем себя. Ох ведь, на каких раскрасавиц десятник наш расщедрился. Я таких раньше только у офицеров заезжих да у очень богатых купцов видал. Высокие, тонконогие, шеи стройные, гривы будто шёлк, глаза с этакой поволокой, над степью несутся — что твой ветер, и так почти весь день. Особая порода, с Южной Земли завезённая. Не чета нашим мохнатым низкорослым степнячкам. И было у нас тех лошадок счётом ровно девять. Каждому две под седло и три вьючных. Оу Наугхо наш обмолвился мельком, что, дескать, пришлось городскую казну изрядно растрясти, чтобы лошадок тех выкупить… Правда, лошадке, даже такой дорогущей, по части грузов с верблюдом не тягаться. Весь тот вес, что наши лошади на спинах своих едва тащили, один верблюд бы без особых проблем уволок. Потому пришлось нам, в погоню уезжая, немалую часть багажа в Лоорииге оставить. Хееку-жадюга едва не удавился с горя. Да и мне, признаться, жалко было с барахлом расставаться. Те же три мушкета, что мы конфисковали! Да ить, за них же в степи столько всего хорошего выменять можно, а пришлось оставить. И лишний бочонок пороха, и харчей немалый груз, и палатку, и… — да много всего полезного оставлять пришлось. Оно, вроде, имущество-то не моё, а казённое, а всё равно — жалко.

Но худо-бедно, а спустя две недели такой дурной гонки настигли мы наконец караван… Ну как настигли? Следы свежие узрели. Хееку наш так прямо и сказал — дескать, следам этим не более чем три дня сроку.

В тот вечер у бивачного костра наш оу Наугхо долго молча сидел, да думки свои думал. А когда уж пожрамши мы было на боковую отправляться решили, голос-то у него и прорезался.

— Значит так, — говорит он. Вроде бы и нам, а глаза такие, будто сам с собой либо с духами разговаривает. — Из Мооскаа отписали, что чужака, коли найдём, за шкирман хватать да в кутузку тащить не следует. Надо следить за ним втихаря, а коли не выйдет делать это, оставаясь незамеченным, то постараться подружиться и в доверие войти. Караван мы отыскали. А вот чужака (его теперь, кстати, из Мооскаа велено «Стрелком» звать) так пока и не вычислили… Можно, конечно, караван тот догнать и вроде как к нему присоединиться. Но опасно это, засветимся. Что этот Стрелок из себя представляет, я не знаю. Но будем исходить из того, что птица это ушлая да стреляная, и интерес к себе почуять сможет… Я, честно говоря, даже в себе-то не больно уверен, что обмануть смогу, хоть нас и учили представляться да прикидываться, ровно площадные актёры. А уж вы-то, ребята, точно лицедейством никогда не занимались — проколетесь на раз.

Тут он, надо сказать, ошибся. Оно конечно, на площадях мы разные представления не представляли и рожи корчить всякие не умеем. Однако попробовал бы наш оу Наугхо сам на базаре выжить, притворяться не научившись. Перед кем бедолажку изобразить надо. Перед другими — задиру и костолома. А третьих — в своей честности убедить. Это та ещё наука! Так что народ дурить я умею. Да и Хееку — тот ведь ещё жук! С виду-то вроде простак-простаком. Ан давно уж я заметил, как частенько денежки из чужих карманов в его перекочёвывают, причём, чаще всего, по доброй воле. Я и то так не умею.

— В общем, места тут пустынные, — тем временем продолжал наш десятник. — И дорога только одна. Так что никуда-то Стрелок от нас не денется. Потому, пока будем двигаться вслед за караваном, отставая так примерно на дневное поприще, да присматриваться… Особенно ты, Хееку, гляди во все глаза, следы — это твоя епархия.

* * *

А через два дня глядим — стервятники над степью кружатся, да радостно так курлыкают. Подъехали поближе, ага — вон место боя. А вон — трупы сложены. Трое солидно так лежат, в ритуальных позах, с украшениями и клинками в руках. По-всему видать, победители! Свои хоронили, за кем поле боя осталось. А ещё с десяток по степи валялись ободранные. Ну, это, ясное дело, побеждённые… Побеждённые, по всему видать, степняки-нищеброды, с голодухи решившие себе на людских тропках добычу промыслить. Оно — дело обычное, не станешь же молча глядеть, как твои собственные дети с голодухи дохнут, коли есть силы чужое забрать. Кто, хе-хе, в Дааре этим не промышляет время от времени? Ну да на этот раз «охотникам» не повезло. Добыча зубастая оказалась. Выходит, победили караванщики.

— Осмотреться получше, — распорядился оу Наугхо, и мы слезли с лошадок да давай землю носами рыть. Искали, ясное дело, следы чужака. Ничего не нашли. Хотя как дела обстояли, дотумкали… Грамотно охрана у тех караванщиков поставлена была. И врагов вовремя заметили, и отпор дать смогли.

— Там это… — сказал подъехавший Хееку. — По ту сторону оврага тоже драка была добрая. А потом следы за холмы ведут. Прикажете посмотреть?

Десятник наш подумал и кивнул согласно. Так что мы все трое на поиски и отправились. Да недолго искали, сразу за холмом нашли ещё три трупа… будто единым залпом скошенные. Тут-то наш десятник сразу насторожился, что твой пёс, оленя учуямши, и вновь велел нам носом землю рыть… И нарыли! Три таких же трубочки с буковками, что тогда ещё, давным-давно, возле трупов лесовиков сыскали! Попался, голубчик!

Оу Игиир Наугхо. Десятник

Когда Игиир увидел знакомые цилиндрики, у него словно бы камень с души свалился… Да какой-там камень — скала! Целый горный хребет свалился с души десятника, едва он получил подтверждение того, что всё-таки не сбился с правильного следа. А до этого душа его пребывала в настоящем ледяном аду отчаяния, тоски и безнадёжности… Уж очень велика была ставка в этой игре. Ведь фактически, даже лавры за поимку удихского шпиона ему пришлось отдать полусотнику оу Кабу ради того, чтобы продолжить охоту за чужаком. А куда деваться? При других обстоятельствах, поимка шпиона — это как минимум автоматическое повышение в звании. А сейчас — всё равно, что доложить начальству, что упустил оленя, за зайцем погнавшись… Теперь этот пьяница будет получать награды и почести, а у него… У него остаётся