Я киваю, провожу рукой по спине Изабеллы и целую ее в макушку. Мы общаемся уже почти два часа. Она рассказывала мне подробности о каждом госте по мере их прибытия, и я позволял ей, хотя в этом больше не было необходимости. Не знаю, почему я не сказал ей сегодня утром, что ко мне вернулась память. Может быть, потому что хотел увидеть ее в действии сегодня вечером. Удивительно, сколько информации она хранит в своем мозгу. За последние два дня она рассказала мне о каждом из приглашенных членов Семьи, их ролях, родственниках и грязном белье. Люди были бы шокированы, если бы узнали, сколько подробностей их жизни хранится в хорошенькой головке Изабеллы.

— Почему ты отправил Розу на вечер в гости к подруге? — спрашивает Изабелла. — Она так предвкушала вечеринку, а особенно торт.

— Я не хотел, чтобы она была здесь, если случится что-то плохое, — говорю я.

— Это вечеринка, Лука. У нас отличная система безопасности. Ничего плохого не случится.

Я смотрю на нее сверху вниз и провожу большим пальцем по линии ее подбородка, в то время как мои губы изгибаются в улыбке.

— Посмотрим.

Глаза Изабеллы расширяются.

— Чего ты мне не договариваешь?

С другого конца комнаты доносится несколько возбужденных возгласов, и мы оба смотрим в сторону суматохи у двери.

— Черт! — Изабелла хватает меня за руку и сжимает ее. — Какого черта здесь делает Давид Барбини? Его не было в списке гостей, и я строго-настрого запретила парням впускать кого-то лишнего.

— Похоже, Лоренцо привел его с собой, — говорю я и наблюдаю, как мой заместитель стоит рядом со своим племянником, пока люди собираются вокруг, чтобы поболтать с вновь прибывшим.

— Я все еще не понимаю, какого черта Давид делает в Чикаго, — шепчет она.

— Да, довольно интересно, тебе не кажется? — Я улыбаюсь и беру ее за руку. — Пойдем поздороваемся.

— Что? — кричит она шепотом. — Дамиан смог только в общих чертах рассказать о нем. Что, если он упомянет что-то, что произошло, когда вы двое ходили в школу?

— Я буду импровизировать.

— Ты будешь импровизировать? — огрызается она. — Ты с ума сошел?

Я останавливаюсь, поворачиваю ее к себе и приподнимаю пальцем ее подбородок.

— Доверься мне, tesoro, — говорю я и целую ее в губы.

Группа с Лоренцо и Давидом переместилась в центр зала, где было накрыто более дюжины круглых столов. Пока мы идем в их направлении, я бросаю взгляд в угол, где стоит Марко, и когда наши взгляды встречаются, я сдержанно киваю ему. Он наклоняет голову, говоря в свой микрофон, и боковым зрением вижу, как Эмилио запирает входную дверь, закрывая ее своим телом.

К тому времени, как мы достигаем центра комнаты, двое моих ребят стоят у каждого выхода. Именно так, как я велел. Это может быть перебор, поскольку на этом мероприятии запрещено оружие, но не хочу рисковать.

— Давид, — говорю я и хлопаю его по спине. — Мне так жаль, что у нас не было возможности пересечься на днях. Давай поедим, и ты расскажешь нам о своей жизни в Италии.

Барбини открывает рот, чтобы что-то сказать, но я давлю на его плечо, пока он не садится на стул.

— Ты можешь присоединиться к нам, Лоренцо. — Я поворачиваюсь к своему заместителю. — Если правильно помню, ты сказал, что хочешь обсудить что-то важное.

Лоренцо улыбается и садится рядом с Давидом. Быстрые лисьи взгляды, которыми они обмениваются, не ускользают от моего внимания. Изабелла не произносит ни слова, просто продолжает сжимать мою руку и не отпускает ее, даже когда мы обходим стол и занимаем свои места напротив них.

— Я слышал, два месяца назад ты попал в аварию, — говорит Давид. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Вовсе нет. Легкое сотрясение мозга. Несколько ожогов и царапин.

— Ты всегда был толстолобым, Лука, — он ухмыляется. — Помнишь тот раз, когда мы угнали машину твоего отца и поехали к Луиджи? Когда мы разбились меньше, чем через милю после того, как покинули территорию?

Рука Изабеллы сжимает мою под столом, и я чувствую, как дрожат ее пальцы. Я откидываюсь на спинку стула и склоняю голову, рассматривая Давида, и перевожу взгляд на Лоренцо. Тот смотрит на меня со злым блеском в глазах и едва заметной самодовольной улыбкой на губах. Да, похоже, я был прав в своих предположениях.

— Не помнишь? — Давид продолжает, а я все еще наблюдаю за Лоренцо, чья улыбка становится шире с каждой секундой.

Я не отрываю глаз от стола передо мной, пытаясь придумать способ вытащить нас из этой задницы. Почему бы ему просто не сказать, что он помнит, и покончить с этим? Тогда я смогу попробовать сменить тему.

— Не могу сказать, что помню это, Давид, — говорит Лука, и я вскидываю голову.

Почему он признался в этом? Я перевожу взгляд на Лоренцо и вижу, что тот улыбается. Он не выглядит удивленным ответом Луки. На самом деле, он кажется… взволнованным. Когда ко мне приходит осознание, я изо всех сил сжимаю руку Луки. Как, черт возьми, Лоренцо узнал об амнезии?

— Как ты можешь не помнить? — напирает Давид.

— Потому что этого никогда не было, Давид, — холодно отвечает Лука.

Мое тело напрягается. Откуда ему это знать? Ему Дамиан рассказывал об этом событии?

— Это история, которую Филипп рассказал нам, когда мы играли в карты у него дома, — продолжает Лука. — Насколько я помню, это было летом после первого курса. Старые добрые деньки.

Я чувствую это странное ощущение падения, когда все будто закручивается по спирали, когда внутри меня поселяется паника. О, Боже мой, он помнит.

Я не осмеливаюсь взглянуть на Луку, мне невыносимо видеть отвращение на его лице. Сейчас он, наверное, ненавидит меня. Все кончено. Сжав губы, я сдерживаю слезы, которые грозят пролиться, и пытаюсь выдернуть свою руку из хватки Луки. Сила, с которой он держит мои пальцы, только увеличивается. Сделав глубокий вдох, я каким-то образом набираюсь смелости поднять на него глаза, но вместо злости, которую ожидала увидеть, нахожу самодовольную улыбку, растягивающую его губы. Его рука поднимается к моему лицу, и он большим пальцем смахивает случайную слезинку. Мои глаза широко распахиваются, когда он наклоняется вперед, чтобы быстро поцеловать меня в губы, и поворачивается к Давиду.

— Интересно, Давид, — говорит он, — что тебе наобещали в обмен на то, что ты столкнешь меня с дороги?

Ставший призрачно-белым, Давид таращится