Моё сердце затрепетало. Я не знала, что здоровому мужику трудно в самом активном возрасте полового развития обходиться одними поцелуями, а также и того, что от меня он поехал не в общежитие, а к бывшей любовнице, чтобы гормоны не слишком досаждали. Но если б и знала, то, скорее всего, извинила – ведь он ещё не принадлежал мне. Давно прошли времена толстовского Левина, который терзался мыслью, что не сохранил свою невинность до женитьбы. Мужчина-девственник – это смешно, да и насколько важно? Как бы утончённо ни выглядел человек, он вынужден посещать туалет, а если верить Дону, все женщины до меня и после служили ему лишь объектом для удовлетворения физиологических функций. Скорее всего, врал. Но я рвалась замуж, вместо того, чтобы бежать прочь, сломя голову.

Хорошо, что на место наивного неведения нельзя поставить мудрость, иначе не было бы счастливых молодожёнов и детей у юных родителей. Известный телевизионный ведущий, философ, претендующий на роль грубияна, в одной из передач отрезал: нет мозгов – нельзя заводить детей. Боюсь, тогда земля опустеет.

Блажен, кто смолоду был молод.

6 августа.

Дома я получила взбучку, к чему отнеслась равнодушно. Мама давно была в курсе моих свиданий со скрипачом но, когда узнала, что он сделал мне предложение, воздела руки:

– Боже! Будет всё время пиликать! И думать не хочу!

Но это лишь показная экзальтация. Важнее, как воспримет новость отец. Ещё не случалось, чтобы я ему перечила, поэтому предстоящее объяснение напрягало. Если Дона в семью не примут, безквартирного скрипача такой вариант вряд ли устроит. Возникнет неразрешимая проблема.

За завтраком папа с мамой дружно стучали вилками и ложками, мне же кусок в горло не лез. Я ещё не созрела, чтобы оторваться от дома, считалась с мнением родителей, сохраняя наивность, социальное невежество и предрассудки.

Отец со смаком вгрызался в куриную ножку. Он всегда считал курицу пищей евреев, которые умеют вкусно поесть. В молодости белое мясо было ему недоступно, теперь он питал к нему слабость и ел три раза в день. Молчание становилось тягостным. Наконец его голова повернулась в мою сторону.

– Мать доложила, что ты заявилась под утро. Кто разрешил шляться по ночам? И что сие значит?

Мой кумир был непривычно строг и говорил, мешая высокий слог с просторечием. Ничего хорошего это не предвещало. Похоже, мама ему всё расписала в подробностях.

– Мы гуляли в сквере… С Донатом… Мы хотим пожениться… Он аспирант консерватории, – мямлила я и добавила в качестве аргумента: – Талантливый.

– Если тебя это прельстило, сочувствую, – сказал отец. – От талантливых людей надо держаться подальше.

– Почему?!

Папа положил на край тарелки чисто обглоданную кость и вытер руки льняной салфеткой.

– Потому что они непредсказуемы. И что у тебя за вкус? – Он не скрывал сарказма. – То был шибздик, как его фамилия? Маслёнкин? Этот длинней оглобли и тоже из породы шутов.

Странно. Ведь папа любит театр, музыку, стихи… Правда, с презрением отзывается об Ахматовой и Зощенко, поскольку их осудила партия, однако с увлечением читает Растопчину, Есенина, Блока… И вдруг! Поразительно!

– Откуда ты знаешь, с кем я могу быть счастлива?

Отец удивился:

– Потому, что у меня есть опыт.

Я злюсь и допускаю грубость:

– Про свой опыт лучше бы помалкивал.

Намёк отец понял, недовольно нахмурился и поспешил перевести стрелки.

– Вот, мать, дождались, твоя дочь променяла нас на заезжего клоуна!

– А я думала – дочь твоя, – съязвила мама, насторожившись по поводу «опыта».

– Я тоже так думал.

В голосе отца звучала даже не обида – он ревновал меня к другому мужчине! Это новость.

– Сам играю на рояле, когда выпью в компании, но управляю целой областью. Артист – не мужская профессия. Не хватало, чтобы мой зять с яйцами в обтяжку дрыгал ногами на сцене.

Кровь бросилась мне в голову. Я вдруг вспомнила март 1953-го, кончину Сталина. Отец приехал со Старой площади домой и долго стоял у окна, глядя на улицу. Руки дрожали, тычась мимо брючных карманов. Я подошла, он обернулся – в глазах недоумение, словно умер бессмертный. Наконец раздался звонок, отец ринулся к телефону, роняя стулья. Повторял в трубку, как попугай:

– Да. Да. Да… Понял.

Вздохнул с облегчением, весь подобрался, выпрямил спину и уехал. Мы не видели его несколько дней. Вернулся уже деловой, немного жёстче обычного. Куда только подевалась проглянувшая в трещинку слабина. Но с тех пор я знала, что она есть. И теперь, вместо того чтобы испугаться, вдруг уязвилась до глубины души. Припомнив разговоры в компаниях Дона, бухнула:

– А подчиняться сталинскому паяцу и устраивать заговоры – дело настоящих мужчин?

Отец опешил. Рыкнул:

– Молчать! Набралась антисоветчины…

Прежде он на меня не кричал, это было невероятно, неприятно, но не до такой степени, чтобы отказаться от Дона, как раньше я отказалась от Санду.

– Хорошо. Выйду замуж молча. Свадьбы не надо.

– Выходи, – пробурчал папа, недовольный, что не сдержал гнев.

Крокодилица, почуяв, что, кажется, обойдётся без свадебных трат, решила за меня заступиться.

– Кстати, он не танцовщик, а скрипач, и, говорят, подаёт большие надежды.

Отец хмыкнул:

– Она же и говорит. Влюблена, как кошка. Запомни: это милостыню подают, а надежды сбываются так редко, что не стоит обольщаться. Я тоже, если бы учился музыкальной грамоте, мог стать артистом – много ума не надо, а, как видишь, стал большим человеком.

– Ей же девятнадцать лет! В эти годы я тоже была влюблена в тебя.

– Сравнила жопу с пальцем! Ты была дура дурой, но мозги тебе заменяло пролетарское чутьё, а эта выросла на всём готовеньком, жизни не знает.

– А ты знаешь! – не сдавалась мама.

Отец удивился:

– Конечно, знаю, иначе я не стал бы тем, кто есть, а ты бы донашивала кожанку. В общем, пусть женятся, не под кустом же им валяться. Отдадим две комнаты, но без прописки. Слыхала? Без прописки! И пусть платят за проживание и питание, быстрее станут самостоятельными.

Отказ в прописке, которая в столице ценилась выше золота, выглядел унизительно, и тут я ничего не могла поделать, однако вся наша квартира стоила 3 рубля 17 копеек в месяц, да и продукты доставалась дёшево, из жалованья домработницы за еду высчитывали лишь 5 рублей. Это мы даже со стипендии потянем, а Дону ещё платят за концерты. Ничего страшного.

И вдруг, в самый ответственный момент, испугалась я.

Откуда взялась уверенность, что Дон меня любит? Что он во мне нашёл? Столько лет гулял свободно, ни о чём не задумываясь, разве только чтоб детей случаем не