Так было всегда. Среди хазарейцев почти не имелось грамотных, очень редко кто из них становился муллой, духанщиком. Но в последнее время эта народность все настойчивее требовала себе равных прав с другими племенами. Особенно после революции, которая открыла им такие же возможности, как и белуджам, пуштунам, таджикам, нуристанцам и всем остальным. Недавние рабы слишком много о себе возомнили, их дети учатся теперь в лицеях и университетах. Даже на должность Председателя Совета Министров Афганистана выдвинули хазарейца. Вот до чего дошло! Аристократ и землевладелец Абдул Махмат скрывается под жалкой маской хозяина скорняжной мастерской, а потомок раба управляет страной! Этот вот капитан-хазареец распоряжается здесь. Махмат вынужден показывать ему бумаги, отвечать на вопросы, смиряя свой гнев.

— Я иду к дочке, которая родила мне внука, — еще раз объяснил он. — Становится холодно, а мне негде спать.

— У нас не самое подходящее место для отдыха, — хмуро сказал капитан.

— Что поделаешь, не я торопил ночь, она застала меня в пути.

— Следуй за мной.

Из будки Фарид Гафур и Абдул Махмат вышли вместе, сопровождаемые двумя сарбазами. Было уже темно, по-осеннему непроглядно темно. С гор веял промозглый, сырой ветер. Шагая вслед за капитаном, Махмат споткнулся о камень, произнес ворчливо:

— Нельзя ли включить фонарь? Неужели пет фонаря?..

— Нельзя, — сухо ответил Гафур. — Бьют снайперы. Шакалы с гор по ночам крадутся сюда. А советских друзей поблизости нет.

— Разве афганские шакалы стали настолько трусливы, что даже ночью боятся русских?

— Шакалы трусливы всегда и везде. Они знают, что нас здесь мало, только поэтому и рискуют приближаться.

— Поставили бы побольше.

— Шоссе длинное, — уклончиво сказал капитан, открывая массивную дверь в сложенной из камня стене. — Мы пришли. На посту посторонним находиться нельзя. Ночуй в доме караван-сарая. Он между постом и казармами. Здесь отдыхаю я.

— Тебе не страшно без охраны?

— С двух сторон наши, и я здесь не один. — Фарид Гафур зажег керосиновую лампу, осветившую голые стены, низкий потолок, заделанные ниши узких, как бойницы, окон.

— Стены надежные, — одобрил Махмат.

— Я давно уже ничего не боюсь, почтенный. — В голосе капитана звучали насмешка, и горечь. — Ты проходил мимо сгоревшего кишлака? Так вот, я работал учителем в этом кишлаке. Меня вызвали, на три дня в город. А когда вернулся, кишлака уже не было. Бандиты сожгли даже мечеть. Лучшим моим ученикам они отсекли пальцы правой руки, чтобы не могли писать. И моей дочери отсекли тоже. А потом, убегая, бросили гранату в комнату, где находились дочь и жена. Ты можешь представить, почтенный как выглядит человек, на груди которого взорвалась граната? Я не узнал жену… Чего же мне теперь бояться?

— Ты так спокойно говоришь об этом! — воскликнул Махмат, чтобы проявить сочувствие.

— Спокойно?! — Капитан смотрел на него большими, налитыми яростью глазами. — Эта боль всегда во мне. Бандиты отняли у меня семью, даже брата, который учился в Кабуле и исчез неизвестно куда.

— Осталась твоя жизнь.

— Осталось несравненно больше, — усмехнулся Фарид Гафур, — осталась моя родина, осталась наша революция. Хочу увидеть нашу победу. Но если я погибну, начатое дело доведут до конца другие товарищи.

Перед Махматом был не просто враг, а враг убежденный, непримиримый, знающий, за что и как надо сражаться. Не жену, не девчонку, а его самого следовало бы казнить в первую очередь. Он — один из тех, кто разрушил прежний порядок на афганской земле. Чем грамотней, чем умней человек, тем сильнее его влияние на других. А этот хазареец получил образование, значит, опасен вдвойне.

Чтобы не выдать своей ненависти, Махмат долго молчал, глядя в глиняный пол, стараясь вернуть рассудительность и хладнокровие. Лицо у него было усталое и сердитое. Именно это выражение лица все больше располагало к нему Фарида Гафура. Капитан думал, что перед ним откровенный, добропорядочный человек, который не заискивает ни словами, ни жестами, ни сладкой улыбкой, как это делал бы хитрец или лжец.

Сарбазы между тем приготовили ужин: чай с сыром и лепешками. Пригласив Махмата, капитан произнес участливо:

— Ты очень утомился, почтенный старик?..

— Дорога нелегкая, — ответил Махмат. И вдруг спросил обидчиво: — Почему ты назвал меня почтенным стариком? Мне только шестой десяток.

— Тебе неприятны эти слова?

— Я их не заслужил. Или я выгляжу старше своего возраста?

— Нет. — Улыбка тронула обветренные губы капитана. — По телефону так назвал тебя Искандер. Для него ты действительно очень даже не молод. Извини и не сердись.

— Твои сарбазы — уважительные молодые люди, — похвалил Махмат, довольный тем, что удалось перевести беседу в новое, менее опасное русло.

Потом, едва Абдул устроился на жестком ложе и сделал вид, что спит, капитан заботливо набросил на него какую-то куртку. Взял автомат и ушел с одним из сарбазов. Махмат долго прислушивался. Где-то очень далеко прозвучало несколько выстрелов. Проехали по шоссе автомашины, и наступила полная тишина.

Когда Абдул Махмат проснулся, в доме никого не было. Через единственное незаделанное окно проникал утренний свет. Возле Махмата, на расстоянии протянутой руки, стоял темно-зеленый ящик, накрытый какой-то тряпкой. Абдул приподнял ее: под тряпкой были гранаты. Много гранат, но все без запалов. Нарочно или случайно оставили их здесь? Не следит ли за Махматом через какую-нибудь щель настороженный глаз сарбаза? Этот капитан, он совсем не прост…

Повертев гранату в руке, подбросив на ладони, Махмат положил ее назад в ящик, даже не обратив внимания, как там тряпка, сползла ли, скомкана ли… Отнекиваться? Зачем. Полюбопытствовал, посмотрел, и только.

Абдул опять задремал…

Завтракали вдвоем с капитаном. И вновь завязался разговор. Им было интересно беседовать: вероятно, это был тот интерес, который возникает между людьми, имеющими разные желания и стремления. Подсознательно хочется понять, кто перед тобой, как мыслит, чего добивается.

— Ты партиец? — спросил Махмат.

— Я вступил в партию после трагедии в нашем кишлаке.

— Тебе стали больше платить?

— Я получаю столько же, сколько любой офицер моего звания и должности.

— Тогда, может быть, тебе дали хорошую, доходную должность?

— Слишком много яда в твоей шутке, — нахмурился капитан, и при этом брови его сошлись на переносице. Необычные, очень широкие, густые и черные брови, похожи на продолговатые прямоугольники.

— Шутка должна быть острой, чтобы не быть пресной, — ответил Махмат. — Так я разговариваю со своим зятем. Правда, он моложе тебя.

— Пойми, почтенный, я сам попросился на этот пост. Он один из трудных на нашей дороге. Каждую неделю мы кого-нибудь хороним или отправляем в госпиталь. Но и бандитам достается от нас. Помнишь сержанта Искандера, с которым вчера говорил на шоссе?

— Мне показалось, он