— Не знаю…

Мы пили по глотку, по очереди. Как в новогоднюю ночь за стойкой бара. И было в этом что-то изысканно эротичное — касаться губами одного и того же места на ободке. Как будто поцелуй, и чудилось в нем нечто сладко-порочное, до мелкой серебристой дрожи.

Мы почти не разговаривали — это был все тот же глубинный диалог, когда хватает взглядов и прикосновений. Неторопливо, плавно. Словно в первый раз наедине, и неясно, кто кого соблазняет. Такого между нами еще не было, и я с удовольствием приняла эту игру.

Ты охотник, а я дичь. Ну… как будто.

Глаза в глаза, не отрываясь. Тепло дыхания на щеке, на мочке уха, на шее. Слова, похожие одновременно на капли раскаленного металла и тонкие, прозрачные льдинки, — потому что от них бросает сразу и в жар, и в холод. Пальцы, пробирающиеся под халат медленно, вкрадчиво, словно разведчик в тыл врага. Чуть выше… и еще немного… и еще… Губы, касающиеся моих губ легко, как тополиная пушинка, и хочется поймать ее, не дать улететь.

Я словно забыла обо всем, что уже случилось раньше, поверила, что это впервые… только еще будет.

Я не хочу, я не могу, я не…

Боже, как хорошо!..

Еще, пожалуйста, еще…

* * *

— Подъем!

— Ник, зараза, темно еще!

Черт бы подрал этих долбаных жаворонков, я бы их законодательно запретила!

— Зимой до десяти часов темно. Ты что, дрыхнуть сюда приехала?

— Да! — я спрятала голову под подушку. — Ну, может, еще трахаться.

— Это и в городе можно. Вставай, пойдем завтракать. У нас шведский стол в ресторане.

— Да бли…ядь! Кухня есть, какой шведский стол? Туда же идти надо.

— Угусь, ща шкурки апельсиновые пожарим. Вставай, говорю!

— Злыдень!

Уже одетый, умытый и даже побритый. Не человек, а энерджайзер какой-то. Нет, ну хорошо, конечно, некоторые в его возрасте только от работы до дивана и вообще ни на что не годны. Но лучше бы употребил энергию на что-то более с утра приятное.

Жень, ну ты точно наглая. Хочешь, чтобы сорокалетний мужик тебя по пять раз подряд трахал? Такое только в глупых романах бывает. Ты сама сдохнешь первая.

Пять не пять, но хотя бы парочку…

Таблеток тебе от жадности, да побольше!

Зевая шире вселенной и продолжая бухтеть себе под нос, я поплелась в ванную.

Ну в конце-то концов! Шведский стол не десять минут по таймеру, не кто опоздал, тот не успел. Можно было еще полчасика поспать.

Кафе, куда нам выдали карточки для завтрака, находилось от коттеджей довольно далеко. Мы доехали на машине до стоянки, но все равно пришлось еще пройтись. Тем временем рассвело, и я наконец проснулась.

— Ну что, на лыжи? — с невинной улыбочкой поинтересовался Ник, когда, позавтракав, мы вышли на площадку у начала трасс.

— Ты издеваешься?! — я взвилась, как Горыныч. — Я же сказала, что со школы на лыжах не стояла. А на горных — вообще никогда.

— Ну так и я тоже. Там инструкторы есть. Для начинающих. Даже дети катаются.

— Вот дети пусть и катаются. Если хочешь позориться — вперед. А я пойду посплю.

— Скучная ты, Женька. А на ватрушечках?

Это прозвучало таким тоном, словно он предлагал мне заняться каким-то немыслимым развратом. Я заколебалась. На ватрушках мы катались когда-то в Озерках с Захаром и Аленой. Давно. И тогда мне нравилось.

— У тебя в книгах небось герои приезжают на курорт и из постели не вылезают, да?

— Ничего подобного! — возмутилась я, стараясь не покраснеть. Именно так у меня в книгах и было.

— Ну что? Смотри, через полчаса прокат откроется, и будет очередь. А пока можно занять.

— Задница в джинсах отмерзнет, — из последних сил трепыхалась я.

— А мы штаны возьмем лыжные напрокат. И шлемы. И очки. И перчатки.

— Ник, ты и мертвого уговоришь.

— Смотря на что…

— А чего ж ты пошлый-то такой? — махнув рукой, я уже плелась за ним в сторону проката, но не хотела сдаваться без боя.

— Нормулечки! Ты себе всякие похабные картинки представляешь про некрофилию, а пошляк почему-то я.

Меньше чем через час я тащила ватрушку к подъемнику, захлебываясь от восторга.

— Ник, какой же ты молодец, что… уговорил! — тут я фыркнула, вспомнив про некрофилию.

— Ночером сочтемся, — он наклонился и укусил меня за ухо. Я уже заметила, что это ему почему-то страшно нравится. Особого возбуждения не вызывало, но и возражений тоже. По сравнению с некоторыми эрофишечками, которые мужчины любили, а я терпеть не могла, было даже мило.

Катались мы до самого обеда. Скорость, солнце, небольшой мороз. Восторг — совершенно детский! Меня, как и вчера вечером, распирало от радости настолько, что хотелось визжать. Всегда казалось странным, что дети могут просто открыть рот и орать от переполняющих эмоций. Наверно, когда-то и со мной так было, но я давно забыла. А теперь вот вспомнила.

Обедали мы в панорамном ресторане, и аппетит у меня прорезался такой, что пиранья обзавидовалась бы. Еле выбралась из-за стола.

— Если верить карте, тут есть какая-то эротропа, — Ник остановился у стенда. — Пардон, экотропа. Предлагаю спуститься по ней вниз, дойти до озера и там в баре выпить кофе.

— Ни хрена себе! — присвистнула я, взглянув на карту. — Ну ладно, идем. Бешеной собаке семь верст не крюк. Заодно обед растрясем.

В конце концов, ноги в тимберах не мерзли, а с прокатными штанами я сроднилась за полдня так, что уже сожалела о предстоящей разлуке. И подумала, что надо будет обязательно купить себе такие же.

Не прошли мы и десятка метров, как наткнулись на колоритную пару. Девушка лет двадцати пяти в низко надвинутой на глаза шапке стояла, обнимая сноуборд, а быковатого вида мужчина выговаривал ей на повышенных тонах, нисколько не заботясь о том, что могут услышать посторонние:

— Какого хуя, блядь, я должен смотреть, как какой-то хер с горы лапает тебя за жопу? Инструктор, блядь!

Ник сощурился и улыбнулся совершенно по-змеиному. Демонстративно положил руку на мою задницу и сказал — вроде бы мне, но достаточно громко:

— Извини, Жень, но если не лапаешь свою женщину за жопу сам, рано или поздно это сделает кто-то другой.

Я неприлично заржала, девушка покраснела, мужик побагровел, и я испугалась, как бы все не закончилось дракой, но обошлось.

— Зря ты, — сказала я, когда мы отошли. — Он наверняка еще сильнее на ней отыграется.

— А нечего свою жопу инструкторам подставлять.

— Да ну, я уверена, никто ее не лапал.