дрянного бастарда помазаннику Божьему; и смотрите, кого вы выбрали. Такого мы не могли и представить. Но с нашими полномочиями у нас есть достаточно способов расследовать любое дело. Этот порочный негодяй, сущая ехидна, выкормленная королем на груди, забыв всякую благодарность, обратился против своего отца, которому был всем обязан, и, заручившись симпатиями определенного числа — хочется верить, очень немногочисленного, — замыслил дьявольский заговор против отца, чьей единственной ошибкой была нежнейшая любовь к сыну, и убил его в обычаях своей подлой натуры, о которой мы все хорошо наслышаны. Но будто этого было недостаточно, лицемерный отцеубийца пришел плакать над телом убиенного отца, и, — тут Мефодий разрыдался, — отец благословил его слабеющей рукой. В конце концов, как вы видите, он трусливо покончил с собой.

Тело Валентина было брошено на кучу глины и забросано мусором.

Сейчас в Никосии все по-другому. Кирилл и Мефодий пользуются абсолютной властью. Их ставленник, Балдуин, превратился в жестокого, подозрительного тирана. Они пугают его подстроенными взрывами, держа в состоянии постоянного страха. Взрывы, по их словам, устраивают анархисты. Ими они пользуются как средством расправы со всеми, кто стоит у них на пути.

Кирилл — прокурор государственной церкви, что означает преследование всякого, несогласного с его замыслами; а также главный цензор, так что опубликовать в Никосии книгу, расходящуюся с его политикой, практически невозможно. Мефодий надзирает за прессой и редактирует официальный журнал, все статьи в котором измышлены, и другие журналы не смеют ему противоречить. Его агенты разосланы во все части света, чтобы внушать ложные впечатления о том, как идут дела в Никосии.

Поэтому в заключение могу сказать, мой дорогой читатель, что услышанные тобой вести из Никосии вряд ли будут соответствовать действительности.

СОХРАНЕННАЯ ТАЙНА

Глава первая. ВСТУПЛЕНИЕ

То обстоятельство, что помолвка лорда Вандрейка и леди Виолы Варгас была неожиданно расторгнута прямо накануне свадьбы, наделало, разумеется, немало шуму в обществе. Их близких друзей это поставило в еще больший тупик; поскольку о причинах не было объявлено; и сколько бы они ни ломали себе головы, ни одной мыслимой причины не находилось. Редкий брак заключался при столь благоприятных условиях. Оба были богаты, занимали видное положение в обществе, были независимы и не встретили ни с чьей стороны ни малейшего возражения. Ко всему прочему, что самое важное, оба любили друг друга. Никакая другая женщина, кроме Виолы, не интересовала Вивиана, и точно так же Виолу интересовал один Вивиан.

Оба были сиротами: и, будучи в родстве, хотя и не близком, большую часть жизни провели в одном доме. Они были или, скорее, стали на удивление похожи друг на друга. Настолько, что люди принимали их за брата и сестру, а не за жениха и невесту. Я говорю «стали», ибо полагаю это наиболее вероятным объяснением. Частенько подмечалось, что люди, постоянно живущие вместе и питающие друг к другу живейшую симпатию, становятся похожими друг на друга. Ввиду того, что внешнее сходство вряд ли может объясниться родством во втором колене. Тем не менее, между ними были и различия.

Его лицо можно было бы назвать женским, а не женственным, — из-за невыраженных черт, чудесной нежной кожи и прекрасного цвета. Однако в нем совсем не наблюдалось этих вялости и жеманства, присущих так называемому женственному облику. В самом деле, выражение его лица было весьма умным. В глазах отражалась достаточная воля, хотя на вид он был изящен и хрупок: без следов видимой болезненности.

Красивым его было не назвать: про него говорили, что он привлекателен, а некоторые находили лицо его прекрасным. Ему было двадцать пять, но выглядел он не моложе девятнадцати.

Черты ее лица, напротив, были четче и мужественнее, и если у него воля отражалась в глазах, то у нее решительность угадывалась в рисунке рта. Глаза же ее были милы и ласковы, слабо-сиреневого цвета, — воистину глаза голубки; тогда как его глаза были переливчато-зеленого цвета, просто на удивление (под переливчато-зеленым цветом я не имею в виду vert de mer[93]).

Единственным возражением, приходившим на ум всякому, заключалось в том, что Вивиан с детства подвержен был обморокам. Однако выдающийся врач-невропатолог сэр Джозеф Рэндор, который приходился им обоим родственником и которого они оба звали дядя Джозеф, объяснил тете Виолы, леди Эсилинде, у которой Виола жила, что жениться было бы для него лучшим выходом. Виола и Вивиан росли вместе и с детства привыкли делиться всеми секретами. Этот брак казался чем-то само собой разумеющимся, и в день, когда начинается этот рассказ, леди Эсилинда хлопотала, отдавая последние распоряжения относительно намеченного на завтра празднества.

Глава вторая. ПОЛУРАСКРЫТАЯ ТАЙНА

— Вивиан, как ты бледен, как странно ты выглядишь! Ты не можешь себе представить, как ты пугаешь меня. Я и так издергана сегодня, мне приснился ужасный сон: такой, что не буду тебе рассказывать. И, конечно, о тебе. Весь день я содрогалась от предчувствия, что до наступления завтрашнего дня нечто вмешается и разлучит нас. Я так рада, что ты пришел: по крайней мере, ты здесь. Но придвинься! Дай мне дотронуться до тебя, ощутить тебя! Ты выглядишь так… странно!

— Не прикасайся ко мне!.. Виола, дорогая, после твоих слов мне будет легче сказать то, что я собирался, — мы не поженимся завтра!

Последние слова он выговорил жестким сухим гортанным, скрипучим голосом, так не похожим на его обычную манеру говорить. Она задрожала, затем, устремив свои чудесные глаза на него, произнесла нежно, но явно неискренне:

— С твоей стороны было довольно нелюбезно ждать до сегодняшнего дня, чтобы объявить, что ты любишь другую.

Здесь слабая фальшивая улыбка, которую она пыталась изобразить, сошла с ее лица. Он бросился к ее ногам и принялся покрывать ее руки страстными поцелуями.

— Виола! — вскричал он страдальчески. — Убей меня, но не мучь! Я знаю, ты думаешь по-другому. Я никогда не любил и не мог полюбить никого, кроме тебя.

К этому времени она уже оправилась от потрясения, будучи для своей хрупкой внешности натурой довольно жесткой. С притворной улыбкой она произнесла саркастически:

— Нет, я не одна из героинь Бьорнсона[94] или «Небесных близнецов»[95] или подобных книжек. Так что если за тобой в прошлом числится некое преступление против морали, то я не хочу о нем слышать. Видишь, я уже приготовила платья и все остальное; и я не желаю из-за твоих старых грешков отменять все представление.

И