Глупости. Скорее всего, фирма, сдающая дом в аренду, не оплатила вовремя счет за электричество, и поэтому его отключили. Может, это Фарух-Лейн или Лилиана, прикрыв дверь, вышла на улицу, чтобы тихонько позвонить и уладить проблему.

Или Модераторы вернулись в сознание, чтобы убить ту Хеннесси, до которой не смогли добраться в прошлый раз.

Теперь Хеннесси окончательно проснулась.

Стараясь не шуметь, она спустила на бетонный пол подушки, с помощью которых превращала диван в кровать. Взяла с рабочего стола свой меч. И начала осторожно подниматься по лестнице, ставя ступни боком, вплотную к подъему ступеней, чтобы дерево случайно не скрипнуло.

Она прокралась до самого верха и остановилась. Прислушалась. Сжала, снова расслабила пальцы вокруг рукояти меча.

Ничего не слышно. Ничего не видно.

В доме царил мрак. Не просто потемки, а какая-то странная темнота. На микроволновке не светилось время, не горел ночник на стене.

Ни Фарух-Лейн, ни Лилианы поблизости не наблюдалось. Их пальто исчезли с вешалки, но чемоданы остались на месте. Хеннесси почувствовала, как внутри зарождается… не страх, поскольку эта эмоция никогда не давалась ей просто. А настороженность. Она понимала, что не видит всей картины, но то, что было перед ней, кричало об опасности. Ей пришла в голову мысль позвонить Фарух-Лейн. Однако идея ослабить бдительность и достать телефон или подать голос, чтобы задать вопрос, показалась ей опрометчивой. Поэтому она решила проверить, стоит ли машина у дома.

Шаг, второй, третий по темному коридору. Хеннесси потянулась к ручке и обнаружила, что дверь приоткрыта. Не к добру. Фарух-Лейн и Лилиана были не из числа людей, упускающих подобное из виду. Крепко сжимая рукоять меча и стараясь не высовываться из-за двери, она приоткрыла ее и осмотрелась.

На пороге лежала пара раскрытых ножниц, направленных прямо на нее.

Вот черт, – подумала Хеннесси.

Мгновение спустя взорвались две бомбы.

41

Это были необычные взрывы.

Первый представлял собой звуковую волну.

Она возникла в самом центре Бостона, вырвалась из Музея изящных искусств. Годы, десятилетия звука, сжатые до нескольких секунд, прокатились по толпе посетителей на выставке Климта.

Оглушительный шум опрокинул выставочный стол и, отразившись от стен, сорвал с них картины. Он сносил временные заграждения. Пронзал каждое живое существо в пределах слышимости.

Кто-нибудь, выключите эту музыку! Из-за нее у меня идет кровь из ушей.

Звук убивал изнутри. Вскоре в музейных залах не осталось ни одной живой души. Убегающие мыши, дремлющие белки и спящие под крышей голуби попадали замертво, их внутренности превратились в кашу.

В эпицентре взрыва появилось зловещее видение, но лишь один человек остался в живых, чтобы его увидеть.

Второй взрыв разрушил небольшой арендный дом в районе Линн, неподалеку от побережья.

Бомбу заложили в духовку. Взрыв был такой силы, что сорвал дверцу с петель. Она угодила в кухонный стол и вместе с ним пробила стену. Оставшиеся стены облупились со стороны двора и улицы. Кухонная плитка и светильники взлетели в небеса. Потолок задрожал, половицы раскололись, воздуховоды испарились, крыша провалилась.

Столько энергии и так мало места. Прочь, прочь, прочь. Бомбе потребовалось меньше секунды, чтобы закончить работу – освободить пространство вокруг только для себя.

Когда звук второго взрыва эхом прокатился по окрестностям, кошмарное предчувствие охватило каждого человека в округе.

Видение развивалось по аналогии с предыдущими. Сначала люди увидели сам взрыв, разнесший на куски дом в районе Линн. Затем они с мест в первом ряду наблюдали за эпицентром, где решительная молодая особа сжимала в руках пылающий синий меч. Когда в нескольких футах от нее взорвалась бомба, девушка начала размахивать клинком вокруг своего тела, словно клоун на родео, выполняющий трюки с веревкой.

Она должна была мгновенно погибнуть.

Но она не умерла.

Передняя кромка лезвия рассекала беспорядочно летящие обломки и пламя. Мерцающий след синего и серебристо-серого ночного света, тянущийся за клинком, поглощал взрыв.

Девушка оказалась в кольце клубящейся ночи. Тьма и полночь внутри. Взрыв и отблески пламени снаружи. Сверхъестественное силовое поле.

Вокруг нее обрушился дом.

Она продолжала кружить с мечом в руках.

Было что-то завораживающее в размеренном взмахе ее клинка, в мрачной улыбке на ее лице.

Видение, как и всегда, изменилось, перескочило из настоящего в будущее. Все, кого раньше охватило предчувствие взрыва, теперь увидели город в огне и охваченных ужасом жителей. Колышущаяся пелена дыма. Жадное, неутолимо голодное пламя, шепчущее: пожирать, пожирать.

Наконец видение закончилось, улица перед МИД затихла, дом в районе Линн превратился в руины.

Хеннесси рылась в обломках, пока не нашла сплющенную клетку для хомяка. Она отложила меч в сторону и постаралась придать клетке более или менее трехмерную форму, затем заглянула внутрь. Чудесным образом присненная мышка осталась невредимой; она обернула вокруг себя позолоченный хвостик, словно броню. Однако она заснула, поскольку все работы Хеннесси превратились в пепел.

Взяв искореженную клетку, девушка направилась к своей машине, в боку которой торчала пробившая металл дверная ручка.

– Твою мать, – пробормотала Хеннесси. Она бросила меч на заднее сиденье, поставила клетку с мышью на пассажирское, а затем позвонила Фарух-Лейн.

42

В детстве Диклана всегда преследовал страх разоблачения. Им было запрещено упоминать о грезах Ниалла и Ронана, населявших Амбары. Рассказывать, откуда брались деньги. Обсуждать, где родился Мэтью. Приглашать друзей к себе в Амбары; Ронану к тому же запрещалось ночевать вне дома.

Аврора и Ниалл часто говорили о магии, но только о той, что существовала в сказках на ночь, повествующих о богах и монстрах, королях и святых. Волшебство в этих историях являлось в виде бездонных котлов. Разумных борзых. Кровожадных копий. Лошадей, наделенных невероятными способностями. Кабанов, обладающих тайными знаниями. И солнечных лучей настолько прочных, что на них можно повесить пальто.

Но никогда о мальчиках, приносящих сны в реальность.

Даже при самых очевидных обстоятельствах в их семье никогда не говорили о сновидении вслух.

Диклан хорошо помнил день, когда однажды заболел и остался дома. Его мучила отвратительная смесь насморка и лихорадки, лишая сна, но и мешая нормально бодрствовать. Он лежал в одиночестве на диване. Ниалл отсутствовал уже несколько недель. Куда, зачем, никаких вопросов, как обычно. Ронан отправился на учебу в местную школу; Аврора была наверху, где, тихонько напевая, возилась с Мэтью, пока слишком юным для школы.

В разгар безмятежного полудня распахнулась дверь, и в комнату вошел Ниалл. Его глаза ввалились, а кожа посерела от усталости.

Он поднял Диклана с дивана и