4:21). Удивительная вещь: если «крещение» связывается со смертью Иисуса в одном или двух местах Нового Завета (приходят на ум такие тексты, как Римлянам 8 и Колоссянам 2), то идея «чаши» встречается исключительно в Евангелиях.

Как бы то ни было, Иаков с Иоанном, похоже, думают, что Иисус тут таинственно говорит о грядущей битве или борьбе, и они заявляют, что и сами готовы это пережить. Да, соглашается Иисус, быть может, их и в самом деле ждут великие страдания (10:39). Но Иисус говорит – а градус иронии в этом отрывке становится все выше и выше, – что не в его власти распределять места по правую и левую стороны от него, когда он будет «в славе». Это уже было решено заранее (10:40). И только тут, в момент такой нелепой развязки, читатели понимают, о чем говорил Иисус. Иаков с Иоанном хотели оказаться по правую и левую сторону от Иисуса тогда, когда он со славою приведет Царство Божье на землю, победив все те силы, которые держат в плену человечество. Но эти два места уже заняты – они предназначены для двоих злодеев, распятых рядом с Иисусом, который висит на кресте с табличкой «Царь Иудейский» над головой.

Но думал ли об этом сам Марк? Разумеется, думал. Вот какая тут логика. Смерть Иисуса приводит на землю Царство Божье, потому что он отдает свою жизнь вместо грешников, как «выкуп» за многих. Иисус объясняет это, говоря о двух совершенно различных видах власти:

Вы знаете, как это бывает у язычников. Подумайте, как действуют так называемые начальники. Они господствуют над своими подданными. Важные и могущественные повелевают остальными. Однако не так должно быть между вами. Но кто хочет стать великим между вами, пусть будет вам слугой, и кто хочет между вами быть первым, пусть всем будет рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему послужили, но чтобы послужить и дать Свою жизнь как «выкуп за многих» (10:42–45).

Тут мы видим полное единство двух элементов, которые считались ключевыми для понимания смысла креста. В мир входит новая власть, и это власть отдающей себя любви. Это самая суть переворота Страстной пятницы. Нельзя победить обычную власть обычными средствами. Такая победа все равно оказалась бы победой «силы». Но Бог побеждает всех властителей мира через жертвенную любовь, которая, в соответствии с древними пророчествами, призвана отдать себя «как выкуп за многих». Эта фраза содержит аллюзию на Исаию 53, где происходит ровно то же самое: смерть одного ради многих позволяет победить иные силы и ведет к установлению Царствия Божьего (так что стражники на стенах Иерусалима своими глазами видят славное Присутствие YHWH) и обновлению завета, а творение восстанавливается в соответствии со своим исходным предназначением.

Текст Марка 10:35–45 в той или иной мере содержит в себе все сложное, но цельное представление Нового Завета о том, как смерть Иисуса, который был призван стать Мессией Израиля, стала победой над темными силами, поработившими мир, потому что Иисус занял место грешников. Новая Пасха стала возможной из-за «прощения грехов», которое стало концом изгнания, а прощение было дано потому, что один занял место многих. Если бы мы хотели кратко сформулировать мысль Марка в этом отрывке (хотя у нас не было времени его внимательно изучить) и в его Евангелии в целом, мы могли бы сказать: «Мессия умер за грехи наши по Писаниям».

Это, разумеется, подводит нас к Павлу, у которого звучит такая формулировка и который разъясняет ее значение. Скоро мы к нему обратимся, а пока подведем итоги тому, что говорят о смерти Иисуса Евангелия.

Во-первых, важно понять, что Матфей, Марк, Лука и Иоанн не просто раскрывают через свои повествования то, что «на самом деле» является богословской формулировкой. Ровно наоборот. Такая формулировка есть повествование в сжатом виде, свернутая история. Эта история реальна – она говорит о реальных событиях, об исторической реальности, о реальности плоти и крови, реальности Израиля, реальности жизни и смерти. Христианское богословие под влиянием платонизма стало понимать под целью «искупления» не Царство Божье на земле, как на небесах, но избавление от земли в раю, а потому оно преуменьшает значение евангельских повествований, которые тогда становятся просто средством для передачи чего-то еще, иллюстрацией «истины», а не ее раскрытием, не историей о том, как, по словам Иоанна, «Слово стало плотью».

Для четырех евангелистов смысл смерти Иисуса – не просто богословская теория, которую можно отделить от повествования или наложить на него извне. Смысл креста не есть «небесная» истина, для которой «земная» история служит просто аналогией или «образом». Описанные ими исторические события не служат просто задником для «сверхъестественной» или внеисторической драмы. Многие богословы, думающие об «искуплении», почти не обращаются к Евангелиям, и это не случайность. Это следствие того, что под «искуплением» привычно понимали некую сделку, совершающуюся, так сказать, в воздухе, так что оно само не слишком сильно соприкасалось с реальной жизнью людей, с продолжающейся историей человечества.

Поскольку под «целью» искупления понимали «рай», а Евангелия почти не уделяли внимания этой теме (хотя евангелисты, разумеется, помнили о будущей жизни после смерти), но говорили о Царстве Божьем на земле, как на небе, их отодвигали в сторону или, в лучшем случае, искали в них загадочные фразы, которые, лишенные контекста, подкрепляли идеи позднейших богословов. В результате, как мы уже говорили, призвание человека оборачивалось морализмом, а богословие искупления пропитывалось язычеством. Такие стихи, как Марк 10:45, содержащий аллюзию на Исаию 53, извлекали из контекста, так что они поддерживали представления о «договоре дел», а не библейские представления о «завете призвания», согласно которым освобождение от грехов позволяет людям носить образ Божий и участвовать в замыслах Творца. Четыре Евангелия показывают нам крест так, что мы не вправе довольствоваться абстрактным и внеисторическим пониманием как Царства, так и искупления.

Во-вторых, мы еще не дошли до Павла, но уже понимаем вызов креста в совершенно новом свете. Это понимание действительно революционно. Ничто не потеряно. Нам не надо (разумеется!) отказываться от утверждения о том, что Иисус «умер за грехи наши». Это утверждение по-прежнему стоит в самом центре. Но оно обретает новую ясность, иной контекст в истории – это не рассказ о раздраженном божестве, но история верной Божьей любви, любви завета, воплощенной в одном реальном человеке, в жизни, действиях и учении Иисуса. А это значит, что для приобщения к этой истории, для усвоения ее недостаточно верить в ту или иную абстрактную доктрину, объясняющую, как именно действует