– Моя библиотека, – произносит Эллиот мрачным тоном, стоя со сцепленными за спиной руками.

Я замечаю выражение его лица и хмурюсь.

– Почему у вас такой недовольный голос, мистер Рочестер?

У него ходят желваки.

– Каждая из этих книг написана человеком.

Моя радость несколько блекнет, грозя совсем улетучиться.

– Человеком. Представителем презираемого тобой вида.

Он делает несколько медленных шагов к одному из книжных шкафов.

– Эти книги – вымысел, Джемма.

– О, так у тебя теперь проблемы и с художественной литературой?

Он растягивает губы в невеселой улыбке, устремляет взгляд в никуда, а тон его голоса становится напряженным:

– Просто в них… столько чувств. Мне не нравится, как на них реагирует мое тело.

Его ответ меня поражает и несколько умаляет мое негодование. Я подхожу к нему ближе.

– Значит ли это, что ты пробовал их читать?

– Порой бывало ну очень скучно, – произносит он уклончиво, пожимая плечами.

– И как именно твое тело реагировало на прочитанное?

Внезапно мне становится жарко, мой вопрос звучит неуместно, учитывая, что в памяти еще свежи мои собственные порочные фантазии о вымышленном графе Эллиоте.

Однако он, похоже, не находит в моем любопытстве ничего непристойного.

– Я чувствую то, чего не чувствую в облике волка. Книги дают мне опыт, которого у меня быть не должно, эмоции, которые мне не принадлежат. Они доносят слова, вызывающие слезы, разбивающие сердце, хотя физически со мной ничего не происходит. Это человеческое колдовство, с которым я связываться не хочу.

Его ответ одновременно и забавляет, и печалит меня.

– Эллиот, это называется эмпатией. Это не колдовство. Уверена, и у волков, и у неблагих фейри тоже есть чувства.

– Не такие. Мы ощущаем страсти, порожденные инстинктами. Но страницы в этих книгах… – Он качает головой. – Не могу этого объяснить, они оказывают на меня сильное влияние.

– В этом-то весь смысл, – сообщаю я. – Вот почему существует вымысел. Он переносит нас в места, которые мы никогда не посетим в реальной жизни, позволяет испытывать эмоции и переживания, которые, возможно, нам никогда не испытать. Здесь нечего бояться. Жаль, ты не воспринимаешь художественную литературу как благословение, которым она может стать.

– Благословением? И как же?

– Ну, книги на самом деле могут порождать неприятные эмоции. Печаль, утрату, горе. Но еще они могут дарить радость. Счастливые концовки и исходы, которых тебе не видать.

Он несколько мгновений спокойно меня изучает.

– Так вот почему ты так любишь читать?

Он пристально на меня смотрит, и я понимаю, что обнажила себя. Показала одно из своих уязвимых мест.

– Да, – шепчу я. – Я читаю, чтобы получить счастливый конец, которого у меня не было.

Эллиот подходит ко мне, сокращая расстояние между нами, и чем ближе он становится, тем теплее становится его взгляд.

– Стоит ли оно того?

Мое сердце бешено бьется от его близости. Возвращаются образы графа Эллиота, и от этого мои губы покалывает.

– Ты о чем?

– Ты испытываешь чужую боль. Испытываешь радость, любовь, получаешь счастливый конец, но все это исчезает, как только закрываешь книгу. Оно того стоит? Или после каждой новой книги реальность кажется все холоднее и неприветливее? Не лучше ли вообще ничего не чувствовать?

Я с трудом сглатываю. Почему у меня такое чувство, что в этом вопросе есть скрытый смысл, и за его словами таится нечто такое, чего я не понимаю? Так или иначе я могу поделиться с ним лишь своей правдой.

– Да, оно того стоит. Жизнь без чувств – не та, которую стоит прожить. Да, больно возвращаться к обыденности после того, как тебя унесла прекрасная фантазия, но, по крайней мере, какое-то время эта фантазия была моей. Не имеет значения, что она нереальна и реальной никогда не станет.

– Фантазии никогда не воплощаются в жизнь, да?

Я изучаю его лицо и размышляю над его словами. Понятия не имею, какой смысл в этот вопрос вкладывал Эллиот, но я в нем вижу все, от чего отказалась, – от веры в романтическую любовь и постоянство мужских сердец. От веры в мир, в котором друзья меня не презирают, а любимые люди всегда поддерживают. Это все фантазии. Как и мир, в котором меня видят такой, какая я есть, а не какой должна быть с точки зрения общества. И шанс на свободу. Но когда копаю глубже, то прихожу к мнению, что это может стать правдой. Возможно, надежда еще теплится. Не потому ли я заключила эту сделку? Не потому ли планирую вернуться в Изолу? Если верю в то, что у меня есть возможность обрести свободу и не подчиняться общественным нормам… может, я смогу научиться верить и в остальное? Вдруг я… снова смогу поверить в любовь?

Опасная мысль, и я не готова с ней столкнуться.

Эллиот наблюдает за мной, ожидая ответа на свой вопрос. И ко мне возвращается ощущение, что за ним таится что-то еще. То, что одновременно непоколебимо и хрупко. И если я вытащу это на поверхность, запрятать обратно не выйдет.

Поэтому, вместо того чтобы докапываться до истины, я делаю то, чего в его присутствии обычно не допускаю. Я надеваю свою маску.

Небрежно пожав плечами и натянуто улыбнувшись, говорю:

– Кто знает, что воплощается в жизнь, а что нет? Лучше покажи мне, какие книги ты пытался прочесть.

Глава XXIX

По возвращении в комнату с новой книгой в руках я чувствую себя намного лучше. Эллиот показал мне несколько книг, которые пытался читать, и оставил одну в библиотеке, чтобы я наслаждалась времяпрепровождением. Я оценила четыре произведения, на которые он указал, и остановилась на экземпляре с самым потертым корешком. Возможно, ее зачитывал до дыр прежний владелец поместья, но мне хотелось выбрать то, что Эллиот с высокой степенью вероятности читал чаще всего.

В комнате я забираюсь под одеяло и открываю первую страницу. Погружаюсь в историю и понимаю, что она отличается от того, что я привыкла читать. В ней ни захватывающего дух романа, ни красивого героя, ни пикантного скандала, – а обычно только эти сюжеты помогают мне к концу дня сохранять здравый рассудок. Передо мной горько-сладкая книга о мальчике-сироте, подружившемся с уличной собакой-изгоем, и возникающей между ними связи. Я читала до поздней ночи, ловя себя на том, что смеюсь и плачу в равной мере. В конце пес спасает мальчика ценой собственной жизни, и я рыдаю, неспособная остановить слезы.

Прижимая книгу