дали лошадей, коров и овец, лошадей продал во избежание гужевой повинности и чтобы не обрабатывать самим землю. Скотину не разводят лишнюю ввиду того, что её реквизируют, а имеют только для себя. Обработанную землю середняк не считает нужным возделывать и выполнять остальную работу, как то: прополоть, выполоть траву, чтобы урожая было больше; они говорят: „лишнее зерно отберут, а трава годится на корм“».

К 1920 году крестьянин смекнул, что норму ему всё равно оставят, а излишки реквизируют, и стал засевать поле с таким расчётом, чтобы собрать только норму. Расчёт его оправдался, причём более чем! Колоссальная засуха, охватившая в 1921 году хлебородные губернии России, всё перевернула с ног на голову. Деревня, отказывавшая во время войны в помощи правительству и голодающей стране, могла выжить только в том случае, если правительство и страна ей помогут.

А резервов — не было…

Засуха 1921 года покрыла около 40 % территории, где сеяли хлеб, и, что ещё хуже, пришлась как раз на хлебопроизводящие губернии. Где-то собирали 15–17, а где-то и 2–3 пуда с десятины. Люди распродавали имущество и снимались с места в поисках более хлебных мест. Бегущих останавливали и водворяли обратно: крестьяне ещё не знали, что в этом году в стране не будет хлебных районов, а власть уже знала. Дома у людей был шанс продержаться, получить хоть какую-то помощь, в чужих местах они были обречены.

Известно, что зимой и весной 1922 года в республике голодали более 22 миллионов человек. 14 миллионов получали помощь, оказанную правительством и международными организациями, которая давала им возможность продержаться. Надо полагать, из оставшихся без помощи 8 миллионов умерли не все, но и из получавших помощь не все выжили — ослабевших людей косили болезни. Вроде бы в ЦСУ называли 5 миллионов человек, но неофициально, официальная цифра была в один миллион…

Неожиданно большую помощь страна получила из-за границы, и, что удивительно, основная её доля пришлась на Соединённые Штаты — притом, что США признали СССР только в 1933 году…

Однако одними смертями вызванные голодом беды не ограничивались. Сокрушительный удар был нанесён и сельскому хозяйству в целом — тем более что голодали производящие губернии! Правда, крестьяне до последнего старались сохранить скот…

Потери скота, возможно, и не были так катастрофичны, как людские потери, потому что голодали и умирали в основном бедняки, — но уж посевного зерна всяко не осталось никакого. И если его срочно не изыскать и не доставить на место, то голод 1922 года естественным путём перейдёт в голодомор 1923-го.

К счастью, механизм военного коммунизма ещё не был размонтирован — страшно подумать, что произошло бы, случись такая беда в середине 20-х. Проходившая в декабре 1921 года XI Всероссийская партконференция своим решением признала необходимым «энергичное участие всей партийной организации сверху донизу в сельскохозяйственной кампании». Решение было чрезвычайно своевременным, потому что экономические механизмы парализовало почти сразу.

Для начала захлебнулся транспорт — не хватало паровозов, вагонов, угля. Потом выяснилось, что у местных органов нет денег, чтобы заплатить за погрузку и разгрузку зерна, за вывоз его со станций — НЭП! Не хватало подвод, зерно скапливалось в пакгаузах, лежало под открытым небом, гнило, разворовывалось. Между тем его надо было доставить на места до 1 марта, чтобы успеть развезти по деревням до начала распутицы.

К счастью, урожай в 1922 году был вполне приличным. Однако некоторые районы опять поразила засуха, и весной 1923 года голод снова, хоть и в разной степени, охватил 32 губернии и республики…

В 1924 году — снова засуха…

Несмотря на все эти тяжелейшие обстоятельства, после 1921 года сельское хозяйство стало кое-как восстанавливаться и к 1927 году почти достигло довоенного уровня…

К 1927 году общая посевная площадь в СССР составляла, в очень грубом приближении, 100 млн десятин — то есть примерно по 4 десятины на хозяйство.

Что касается простейших механизмов, то в 1927 году в СССР одна жнейка приходилась на 24 хозяйства, сеялка — на 37, сенокосилка — на 56, сортировка или веялка — на 25, конная или ручная молотилка — на 47 хозяйств. Впрочем, что там сложная техника! Даже плугами и примитивными боронами (деревянными с железными зубьями) были обеспечены далеко не все. В 44 % хозяйств землю пахали сохой, как в Киевской Руси. В остальных — плугом, в который запрягали лошадь или упряжку волов. Убирали хлеб серпами, траву косили косами, транспорт исключительно гужевой (количество автотранспорта в сельском хозяйстве было настолько мало, что им можно пренебречь).

Ещё в мае 1927 года нарком земледелия РСФСР Савченко писал Сталину: «Крестьянские хозяйства обеспечены рабочим скотом на 77 %, сельскохозяйственным инвентарём на 67,4 % к убогому довоенному уровню».

Правда, имелись на селе и «вестники будущего». К 1927 году в стране насчитывалось 27,7 тыс. тракторов, из которых 90 % находилось у крестьян. То есть, если рассредоточить их ровным слоем по СССР, придётся примерно по одному трактору на тысячу хозяйств. Соединёнными усилиями они могли вспахать не больше 3 млн десятин, или около 3 % всей посевной площади…

Одним из показателей, по которым советское село значительно превышало русское, было обеспечение электроэнергией — электрификация, однако!..

Самая горькая нищета — это двор без рабочего скота. По разным данным, таких в СССР имелось от 31 до 37 %. Как ни странно, выборочные обследования по Северо-Западу показывают меньшее число — 23,5 %. В Сибири ещё меньшее — 12,6 %, но это-то как раз неудивительно. В РСФСР в 1926–1927 годах насчитывалось 30,6 % безлошадных хозяйств и 31,6 % — не имевших пахотных орудий. Примерно столько же, сколько и в царской России.

Размер посева — тоже один из главнейших показателей. По данным видного экономиста Н.Д.Кондратьева, в 1926 году в РСФСР насчитывалось 36,5 % хозяйств с посевом до 2 дес., и 34, 7 % — с посевом 2–4 дес. То есть примерно 70 % хозяйств имело среднестатистический или меньший надел. На одну же душу крестьянского населения приходилось 0,7 дес. посева, что ещё меньше, чем до революции…

Чтобы стать самостоятельным, хозяйству надо было иметь хотя бы 4–5 десятин посева, одну лошадь, одну-две коровы, необходимый сельхозинвентарь и 1–2 работников. По оценке И.Климина, таких было около 40–45 % всех хозяйств.

По опросам одной из волостей Пензенской губернии выяснилось, что основной проблемой бедных дворов было отсутствие или слабосильность работника — в хозяйстве нужны не только крепкая лошадь, но и крепкий мужик, иначе много не наработаешь.

Но если бы проблема была только в маломощности хозяйства — это был бы рай!

И в то время, когда западные хозяйства вовсю шли по интенсивному