Т.: Да. Возможно, в таком случае с ними ничего не случится, но они не были бы счастливы, если бы ты был слишком осторожным, уча чрезмерной осторожности и не позволяя качаться на качелях. И, наконец, есть еще одна вещь, которую мы очень не любим признавать. Есть прекрасное решение проблемы: «Если произойдет самое плохое, и они действительно погибнут, качаясь на качелях (что очень, очень маловероятно, но всякое бывает), будет ли это ужасно? Смогу ли я пережить это?

Я помню, что тут же спросил себя, необходимо ли на этом этапе предлагать пациенту самое эффективное решение: показать, что независимо от обстоятельствен всегда способен смириться с самым ужасным и это не обязательно должно стать для него катастрофой. Я размышлял, способен ли он принять это ясное и простое решение; и очень быстро решил, что, возможно, способен; так что лучше всего будет поговорить с ним об этом. Я знал, что если он не способен принять это, я смогу просто отступить и оставить ему возможность использовать менее эффективный способ.

П. (пауза): Эго интересно. Потому что я обсуждал это со своей женой. Я прошел через это и, м-м, я не... Ну, честно говоря, будучи честным с самим собой, я не думаю, что я не смог бы пережить это. Я имею в виду, что если что-то случится, то останется лишь жить с чувством непоправимости случившегося, и оплакивать, и...

Т.: Так

П.: М-м, если не накручивать себя, м-м, постоянно не говорить себе, как это страшно и ужасно, это пройдет. Я думаю, это скорее будет восприниматься как факт. Но я думал над этой дилеммой. Потому что я сказал: «Вот, я думаю обо всех этих вещах и об Эллисе и его книге и сталкиваюсь с тем фактом, что в жизни, за исключением некоторых вещей, страдания и боль нельзя прекратить или уменьшить с помощью медикаментов. Но даже тогда у вас выбор: вы можете совершить самоубийство и избавиться от боли. Так что если вы мыслите рационально, в.жизни действительно, действительно не бывает обстоятельств, которые были бы способны вызвать что-то большее, чем достаточно кратковременный дискомфорт». И, м-м, но Сьюзан, м-м, сказала, что не может с этим согласиться. Она сказала, что я знаю людей, и в том числе членов ее собственной семьи, напомнила, как ее старшая сестра Грэтхен покончила с собой.

Я думаю, что она склонна приписывать себе свойства и качества своей матери и в большой степени романтизировать это. Но она говорит, что никогда не встречала человека, потерявшего ребенка, и на которого это постоянно не оказывало бы серьезного негативного воздействия.

Т.: Ну, в этом нет ничего страшного, если под словом негативное воздействие имеется в виду, что время от времени, или всю оставшуюся жизнь, они будут вспоминать об этом со скорбью и оплакивать.

П.: Она говорит то же самое.

Т.: Но на самом деле она говорит, что они становятся подавленными.

П.: Озлобленными, жесткими, м-м, другие подобные веши — у них замерзает душа.

Т.: И, возможно, она права.

П.: Она права.

Т.: Но вопрос в том, есть ли что-то волшебное в их действиях.

П.: Да, мм...

Т.: Вы думаете, что они делают что-то волшебное, чтобы стать озлобленными, подавленными и жесткими?

П.: Ну, я думаю, что они или живут двумя жизнями одновременно, или они думают, ну, конечно, они так думают, что умерший человек жив, и переживают все то, что, как им кажется, должен переживать умерший человек. Они думают, что человек не умер, а переживает «смерть» или что-то иное.

Т.: Верно. И это один из элементов волшебства. И второй заключается в том, что они убеждены, что окружающий мир не должен был так поступать с ними; и ужасный, ужасный мир поступи! с ними так, как не должен был; и они никогда не простят ему этой ужасной жестокости.

И: Да.

Т.: Другими словами, они не принимают того факта, что окружающему миру наплевать на них.

П.: (смеется) Мы все это знаем, даже когда не хотим это принимать. Я думаю, что умом я это понимаю, и я думаю, что умом это понимают многие люди, но...

Т.: Ты имеешь в виду иногда!

П.: Это верно.

Т.: Вот это и значит понимать умом. Иногда я думаю об этом и говорю: «Да, мир вовсе не должен заботиться о нас, и он этого и не делает». Но затем большую часть времени я снова говорю: «Но он должен*»

П.: Верно (смеется). Вы абсолютно правы.

Т.: Интеллектуальное понимание означает, что иногда я верю в это, и жаль, что на самом деле я не могу верить в это всегда. Я возвращаюсь к волшебству — к неправде.

На этом этапе я был доволен тем, что клиент был способен понять, что его жена и ее родственники были не правы, так как они не могли понять, что женщина может сильно страдать, потеряв ребенка, но что при этом она вовсе не должна становиться подавленной или озлобленной. Я почувствовал, что в какой-то степени разочарован в его жене, с которой я провел примерно дюжину сеансов в течение двух последних лет, из-за того, что эта разница все еще оставалась неясной для нее. Я мог живо представить ее себе, так как она была очень привлекательной молодой особой. Я мог себе представить, как она, мило надувшись, не соглашается, что могла бы когда-либо примириться с потерей своего ребенка, и говорит, что в этом случае она неизбежно станет озлобленной; и я постарался найти способ заставить ее понять, что это иррациональные убеждения. Я сделал в уме пометку попробовать поработать с ней над этим, когда она придет ко мне в следующий раз.

П.: Ну я, м-м... Я, м-м, ну это совершенно верно. Потому что у меня случаются периоды, когда действительно включаются интеллектуальные понятия.

Т.: Да.

П.: И, м-м, Господи, в такие периоды все мои страхи проходят и все, что происходит, доставляет мне радость. (Смеется.) Я сейчас не говорю о том, что жизнь может быть всегда веселой, но... вы правы, это лишь короткий период. И затем все начинается заново, и это накапливается. Как будто мне сильно не хватает самодисциплины.

Помнится, тогда я был доволен тем, что пациент способен осознать, что так называемое понимание умом не является полным пониманием, но лишь мимолетное и случайное проявление рациональности. Многие убеждения человека сильны и искренни, но в то же время абсолютно иррациональны, и