Шрифт:
Закладка:
И «адмирал Нельсон» нажал головку одного из пяти медных болтов, которыми был заклепан замок. Головка сразу же подалась и с мелодичным звоном отошла в сторону.
– Совершенно верно, – улыбаясь произнес Акулов. – Я вижу, что полиция не всегда ошибалась. Семен Михайлович – если не ошибаюсь?.. – вы действительно крупный специалист…
– Не хвалите раньше времени, а то можно сглазить, – ответил «адмирал». – Сейчас мы подружимся с этим «немцем» как следует…
И, вытащив из саквояжа какой-то тонкий стальной прут и длинный ключ с передвигающимися бородками, «адмирал» начал совершенно бесшумно ими оперировать.
– Замки сейфов не переносят грубости, – говорил он, продолжая работать. – С ними нужно деликатно обращаться, и они, как женщины, больше ценят внимание, а не силу… Конечно, когда такая старая калоша, как я, говорит о женщинах, это может показаться смешным, но в молодости бывший «адмирал Нельсон» разбирался не только в сейфах, несмотря на то, что имел всего одни глаз… Кстати, товарищ Акулов, именно благодаря этому меня и прозвали «адмиралом Нельсоном», который тоже был одноглазым… В тысяча девятьсот пятом году я гастролировал в Амстердаме и, дело прошлое, взял там один хороший сейф… На следующий день я прочел в газетах, что через неделю, это было в октябре, в Англии будет отмечаться сто лет со дня гибели Горацио Нельсона, павшего, как вы знаете, двадцать первого октября после сражения у Трафальгарского мыса, где он разгромил франко-испанский флот… Мне захотелось отдать дань внимания тезке… Я скупил в Амстердаме уйму знаменитых голландских тюльпанов, погрузил их на пароход и выехал в Англию. Три грузовых фургона доставили мои тюльпаны на кладбище, а сам я был в новом фраке и цилиндре… Клянусь вам честью, что, когда публика увидела мои тюльпаны, на меня стали глазеть больше, чем на первого лорда адмиралтейства… И тогда я произнес речь. «Леди энд джентльмен, – сказал я. – Я имею честь и одновременно удовольствие представлять здесь неповторимую Одессу, подарившую миру столько выдающихся поэтов, музыкантов, моряков и правонарушителей. Ваш одноглазый адмирал знал свое дело, что, впрочем, свойственно многим одноглазым». Мне устроили овацию… Да, на старости нам остаются одни воспоминания, как сказал Кант, в чем я, впрочем, не уверен…
– В том, что остаются одни воспоминания, или в том, что это сказал Кант? – быстро спросил Акулов.
– Николай Филиппович вам может подтвердить, что речь идет только о втором. А в том, что, кроме воспоминаний, у меня уже давно ничего нет, уверен помимо меня и весь угрозыск.
– Верно, – произнес Осипов.
И в этот самый момент «адмирал» со словами: «Ну вот, спасибо, крошка», – распахнул сейф.
Акулов поблагодарил «адмирала» и деликатно осведомился, «сколько он должен», но «адмирал» так отчаянно замахал руками, что этот вопрос сразу отпал.
– Еще раз благодарю, Семен Михайлович, – очень серьезно произнес Акулов. – Я искренне рад, что познакомился с вами теперь, когда уже можно сказать, что вы выдержали трудный, может быть самый трудный на свете, экзамен. Я имею в виду не сейф…
– Я вас понимаю, товарищ Акулов, – тихо ответил «адмирал». – Вы имеете в виду не сейф, а того, кто его открыл… Да если говорить откровенно, я начал сдавать этот экзамен давно – когда мы искали эти динары с дырками… И теперь я каждый год хожу в Музей имени Пушкина – там есть отдел древних монет, – гляжу на эти динары и благодарю того неизвестного и давно покойного мастера, который чеканил их столько лет тому назад. И еще больше я благодарю тех живых и известных мастеров, которые чеканят наше удивительное время… И даже перечеканивают такие стертые монеты, как я… Пусть же здравствуют и наше время, и наши люди, товарищ прокурор!..
– Позвольте пожать вашу руку! – на первый взгляд не совсем по существу, а на самом деле в прямое развитие темы произнес Акулов.
Дети прошлого
Дом был старый, грязный, запущенный. Плохо вымытые окна четырех его этажей выглядели уныло, мусор на дворе убирался редко, по лестницам стаями носились одичалые кошки, и от этого всегда был застоявшийся, противный запах.
Дом стоял на Обводном канале и был давно построен для рабочих и ремесленников невеселого этого района. Рядом были такие же старые, унылые дома. Их заселяли кустари, рабочие, уличные торговцы, лица без определенных занятий. Вечерами на Обводном собиралась шпана, задорно тренькали балалайки, слышался звон стаканов и водочных бутылок, до поздней ночи дрались и пели. Нередко дело доходило до поножовщины, и тогда жутко врывался в ночь протяжный крик, кто-то стонал, тревожно заливались милицейские свистки.
Семья Черновых занимала квартиру на четвертом этаже. Квартира была, как и все в этом доме, темная и сырая. Чернов работал электромонтером, жена его торговала на рынке старьем, дочь ее от первого брака, Зоя, училась в девятилетке. Шел 1928 год.
Около двенадцати часов ночи мне позвонили. Говорил дежурный по Ленинградскому угрозыску:
– В районе Обводного убийство. Только что в десятое отделение милиции доставлена Зинаида Иванова, 18 лет. Иванова заявляет, что несколько часов тому назад они с подругой Зоей Черновой убили свою приятельницу Нелли Жукову и труп спрятали на чердаке. Заявления пока не проверяли. Приезжайте прямо в отделение, машина за вами пошла.
Через двадцать минут в дежурной комнате отделения милиции я разговаривал с сестрами Ивановыми. Старшая сестра рассказала, что часов в одиннадцать вечера Зина пришла домой. Она была очень взволнована, а на ее кофточке были замытые пятна. Сестра заметила их и стала расспрашивать Зину, которая расплакалась и все рассказала. Сестра сразу же привела ее в милицию.
Зина была небольшого роста, на вид 15–16 лет. Маленькая голова, низкий лоб, обезображенное большим ожогом лицо, тусклые бесцветные глаза, безвольный слюнявый рот.
Заикаясь от волнения и изредка всхлипывая, она стала бессвязно рассказывать об убийстве.
– Я била подсвечником и держала ее за ноги, а Зоя рубила и колола ножницами. А Нелли все кричала: «За что, девочки?» Я и сама не знаю, за что. Мне Нелли жалко. Я потом все расскажу, только вы меня Зое не показывайте…
Допрашивать ее дальше в таком состоянии было бессмысленно. Я оставил ее пока в отделении и поехал вместе с агентом первой бригады на квартиру Черновой.
В дверь стучали долго. Наконец послышалось шарканье туфель, и заспанный женский голос спросил:
– Кого надо?
– Зоя Чернова дома?
Дверь открылась, и мы увидели пожилую женщину – мать Черновой.
– Зоя дома, – сказала она, – да спит уже. Я могу ее разбудить. А вы кто будете?
– Разбудите, пожалуйста. Мы по делу.
Женщина ввела нас