И тут он добавляет:

— Опять же, если вы не против, я заказал столик на троих в китайском ресторане на полдевятого.

— Сегодня?

— Если вы не против. — Он близоруко щурится на настенные часы за барной стойкой. Они спешат на десять минут и показывают 20.15. — Жаль, что без Прю, — задумчиво произносит он. — Флоренс очень хотела с ней познакомиться. То есть хочет. Ага.

В этот вечер Прю отменила свидания со своими pro bono клиентами и ждёт дома, чем закончится наша встреча. Но до поры до времени я предпочитаю держать эту информацию при себе, так как мой внутренний оперативник берёт себя в руки.

— Флоренс и с вами хочет познакомиться, Нат, — добавляет он, чтобы мне не было обидно. — По-человечески. Вы — мой шафер, и всё такое. Сколько игр позади.

— Я тоже хочу с ней познакомиться по-человечески. — Тут я извиняюсь, что мне надо отлучиться в туалет.

По дороге я обращаю внимание на столик, за которым сидят две пары. Когда я прохожу мимо, они начинают оживлённо разговаривать. Сдаётся мне, женщина повыше толкала детскую коляску на «Территории Бета». Под гомон, доносящийся из мужской душевой, я в подобающе нейтральных выражениях сообщаю Прю по мобильнику прекрасные новости и предлагаю ей план действий: после китайского ресторана мы принимаем их у себя. Её голос звучит ровно. Она желает знать, что конкретно от неё требуется. Я отвечаю, что мне понадобится пятнадцать минут, чтобы поговорить по телефону со Стеф, я же ей обещал. Да, конечно, дорогой, соглашается Прю, она меня прикроет. Что-то ещё? Пока всё. Я сделал первый непоправимый шаг по осуществлению плана, который, если не ошибаюсь, безотчётно зародился в моей частной голове, как её назвал Брин, когда мы сидели у него в гостиной. А может, и раньше. Если верить нашим психиатрам в Конторе, семена подстрекательства к бунту бросаются в почву задолго до того, как ростки дадут о себе знать.

Насколько я помню этот короткий разговор с Прю, я был сама объективность. А в её представлении я был на грани срыва. В одном сомневаться не приходится: едва услышав мой голос, она поняла, что операция началась, и, хотя мне не позволено говорить об этом вслух, Контора в её лице потеряла ценного сотрудника.

* * *

«Золотая луна» счастлива нас принять в свои объятия. Владелец китайского ресторана — пожизненный член Атлетического клуба. Он впечатлён тем, что Эд стал моим постоянным соперником на корте. Флоренс приходит без опоздания, симпатично растрёпанная, и с первой минуты очаровывает официантов, которые её помнят по предыдущему визиту. Только что она встречалась со строителями, что доказывают свежие пятна краски на джинсах.

Строго говоря, у меня сейчас должна бы ехать крыша, но мы ещё не сели за столик, а два моих главных страха уже развеяны. Флоренс решила остаться верной нашей легенде, и мы обмениваемся дружелюбными, но сдержанными приветствиями. Приглашение на кофе после ужина, на которое опираются все мои дальнейшие планы, жених и невеста встречают с радостным одобрением. Мне остаётся только заказать бутылочку игристого вина, за неимением шампанского, и перебрасываться с ними шуточками, пока мы не окажемся у меня дома, где я смогу ненадолго уединиться в своей берлоге.

Я спрашиваю у них — такое ощущение, что я познакомил их вчера, — была ли это любовь с первого взгляда. Оба выглядят озадаченными, и не потому, что не могут ответить на мой вопрос, а потому, что он им кажется риторическим.

— Ну как, мы же в бадминтон поиграли?

Как будто это всё объясняет. Ровным счётом ничего, если верить моей услужливой памяти, сохранившей Флоренс в припадке ярости после отставки из Конторы. А дальше был ужин в китайском ресторане, который я пропустил.

— За этим же столиком, да, Фло? — с гордостью говорит Эд. Палочки для еды в одной руке, другая рука для обнимашек. — А дальше… всё ж было уже понятно, скажи, Фло?

Я правда слышу «Фло»? Никогда не называй её Фло, если только ты не мужчина её жизни? Их брачный щебет и неспособность оставить друг друга в покое эхом вызывают в памяти другую парочку, Стеф и Джуно, за домашним ланчем. Я сообщаю им, что Стеф выходит замуж, и они встречают эту новость дружным восторгом. Я потчую их историей про гигантских летучих мышей на Барро-Колорадо, это теперь мой коронный номер в светских беседах. Одна только сложность: всякий раз, когда Эд включается в разговор, я невольно сравниваю этот жизнерадостный влюблённый голос с его ворчливой версией в беседе с Валентиной, она же Аннета, она же Гамма, тремя днями ранее.

Сделав вид, что мобильный плохо ловит, я выхожу на улицу и второй раз звоню Прю, придерживаясь всё того же беззаботного тона. Через дорогу припаркован белый фургон.

— Какие-то проблемы? — спрашивает она.

— Да нет. Я просто так, — отвечаю, чувствуя себя довольно глупо.

Вернувшись за стол, я сообщаю, что Прю пришла домой с работы и ждёт нас с нетерпением. Меня хорошо слышат двое мужчин, неторопливо ужинающих за соседним столом. Верные правилам профессии, они продолжают жевать, когда мы покидаем ресторан.

В моём досье говорится без обиняков: как оперативник я быстро соображаю, а вот с бумажной работой у меня бывают проблемы. И пока наша троица шагает рука об руку к моему дому — Эд, осушивший больше полбутылки игристого, утверждает, что обязан меня, как шафера, уцепить своей костлявой левой ручищей, — приходится себе напоминать: пусть я сейчас неплохо соображаю на ходу, слишком многое будет зависеть от бумажной работы.

* * *

До сей минуты я был лаконичен в описании Прю, но лишь потому, что ждал, когда тучи нашей вынужденной разлуки наконец рассеются и наши чувства друг к другу предстанут в истинном свете, и это произошло, за что следует сказать отдельное спасибо её жизнеспасительной речи наутро после инквизиции, устроенной мне дорогими коллегами.

Наш брак, как и сама Прю, остаётся для большинства загадкой. Прямодушная, левых взглядов защитница прав бедных и угнетённых; бесстрашная поборница коллективных исков; большевичка из Баттерси… все эти навешиваемые на неё ярлыки не дают представления о той Прю, которую я знаю. При всём своём впечатляющем бэкграунде она всего добилась сама. Её отец, по профессии судья, а по жизни сукин сын, не терпел состязательного духа в детях, гнобил их и отказывался материально поддерживать Прю в университете и юридической школе. Её мать умерла от алкогольной зависимости. Её брат отдал душу дьяволу. Её человечность и здравомыслие, на мой взгляд, не требуют доказательств, но в глазах других, особенно моих дорогих коллег, порой всё выглядит иначе.

* * *

Радостные приветствия позади. Мы вчетвером сидим на застеклённой террасе и обмениваемся приятными банальностями. Прю и Эд на диване. Моя жена открыла двери в сад, чтобы шёл хоть какой-то воздух. Она зажгла свечи, достала из ящика с подарками коробку дорогих шоколадных конфет для будущих новобрачных. Откуда-то выудила старый арманьяк, о котором я даже не подозревал, заварила кофе в большом термосе для пикников. Однако есть ещё кое-что, от чего, посреди общего веселья, ей необходимо освободить душу: