И вот я вхожу в Примроуз-вилледж. Эдвардианские особняки в пастельных тонах окутаны священной тишиной. Где-то робко прозвонил церковный колокол. Отважный итальянец, владелец кофейни, вертя рукоятку, опускает полосатый навес, который скрипит в такт эху моих шагов. Я поворачиваю направо, потом налево. Впереди Белиша-корт — шесть этажей из серого кирпича в тёмном глухом переулке. Каменные ступени ведут к вагнерианскому арочному портику. Чёрные створчатые двери закрыты для посторонних. Великолепно отреставрированные квартиры имеют номера, но не фамилии. Единственная кнопка звонка помечена «Портье», а воткнутая сверху записка от руки дерзко предупреждает: «Кроме воскресенья». Войти могут только обладатели ключей, а замочная скважина, к моему удивлению, напоминает черенок трубки. Любой конторский взломщик откроет в считанные секунды. Я потратил бы чуть больше времени, но у меня нет с собой булавки. Личинка замка исцарапана от постоянного тыканья.

Я перехожу на солнечную сторону и делаю вид, что изучаю детскую одежду в витрине, а сам вглядываюсь в отражение двустворчатых дверей. Даже в Белиша-корт найдётся жилец, нуждающийся в утренней пробежке. И вот одна створка открывается, но вместо джоггера появляется пожилая пара в чёрном. Надо полагать, идут на заутреню. С криком облегчения я бросаюсь к ним, моим спасителям.

— Забыл дома, простофиля, ключи от квартиры, — объясняю им.

Они смеются. Конечно, с ними тоже случалось — помнишь, дорогой?

Посмеиваясь, они спускаются по ступенькам, а я направляюсь по коридору к последней двери налево, а дальше уже выход в сад. В Лондоне, как и в Хельсинки, Рената предпочитает большие апартаменты на первом этаже с надёжным запасным выходом.

В двери квартиры № 8 есть полированная медная прорезь для писем. На моём конверте написано «Рени лично». Ей знаком мой почерк. Она сама просила называть её Рени. Я просовываю письмо в прорезь, пару раз стучу заслонкой, нажимаю на дверной звонок и быстрым шагом выхожу из дома, а дальше налево-направо, по Хай-стрит мимо кофейни, где машу рукой и говорю «Привет» владельцу-итальянцу, через железные ворота, вверх по склону холма Примроуз, похожего на опалённый, табачного цвета купол. На вершине индийская семья в ярких одеждах пытается запустить гигантского воздушного змея, но ветерка не хватает даже на то, чтобы пошевелить сухие листья, валяющиеся вокруг уединённой скамейки, которую я выбираю.

* * *

Прождав пятнадцать минут, я уже готов на всё махнуть рукой. Её нет дома. Она на пробежке, а может, с любовником или культурно развлекается в Эдинбурге, Глайндборне или где-то ещё, где ей нужно помелькать и пожать руки. Может, нежится на любимом пляже на острове Зюльт. И вдруг новая догадка, потенциально куда более тревожная: она была в квартире с мужем или любовником, он выхватил у неё письмо и сейчас поднимается на холм, чтобы со мной разобраться. Но нет, вместо мстительного супруга или любовника на холм поднимается сама Рената: сжатые кулачки бьют по приземистому коренастому телу, короткие блондинистые волосы вспархивают в такт шагам, голубые глаза горят… Миниатюрная валькирия пришла сказать, что эта битва станет для меня последней.

Увидев меня, она корректирует курс, вздымая за собой облачка пыли. Когда Рената подходит ближе, я галантно встаю, но она проходит мимо, плюхается на скамейку и с недовольным видом ждёт, когда я сяду рядом. В Хельсинки она говорила на сносном английском и хорошем русском, но в порыве страсти отбрасывала чужие языки и переходила на родной северогерманский диалект. Уже по первому залпу становится понятно, что её английский сильно улучшился за восемь лет со времён наших свиданий украдкой по выходным в ветхом домике с двуспальной кроватью и деревянной плитой на балтийском побережье.

— Нат, ты совсем рехнулся? — сверля меня взглядом, спрашивает она на прекрасном разговорном английском. — Что это, чёрт подери, значит: разговор не под запись… наедине… без прослушки? Ты надумал меня завербовать или потрахать? Поскольку ни то ни другое мне не интересно, можешь так и сказать тем, кто тебя послал. Твои действия выходят за всякие рамки, они просто безумны и постыдны во всех отношениях. Так?

— Так, — соглашаюсь я и жду, пока страсти улягутся, зная, что женщина в Ренате гораздо импульсивнее, чем шпион.

— У Стефани всё о’кей? — спрашивает она, мгновенно успокаиваясь.

— Спасибо. Более чем. Наконец крепко стала на ноги, собирается замуж, представь себе. А как Пауль?

Пауль — это не её сын. Рената, как ей это ни грустно, бездетная. Пауль — её муж или бывший муж. Уже не молодой плейбой и по совместительству берлинский издатель.

— Спасибо. У Пауля тоже неплохо. Его женщины становятся всё моложе и глупее, а издаваемые книжки всё паршивее. Так что всё нормально. У тебя были интрижки после меня?

— Я успокоился.

— И ты всё ещё с Прю, я надеюсь?

— О да.

— Итак. Скажешь, зачем ты меня вызвал, или мне позвонить послу и сообщить, что наши британские друзья сделали неприличное предложение его главе отдела в лондонском парке?

— Лучше сообщи ему, что меня турнули из Конторы и я приехал со спасательной операцией. — Я жду, пока она вся подберётся: локти и колени вместе, руки на коленях.

— Правда, что ли? Тебя выгнали? — спрашивает она. — Или это дурацкий розыгрыш? Когда?

— Вчера, насколько я помню.

— Из-за какой-нибудь амурной истории?

— Нет.

— И кого же ты приехал спасать, позволь спросить?

— Вас. Не лично тебя, а всех. Тебя, твоё начальство, твой отдел, твоего посла и шайку-лейку в Берлине.

Когда Рената слушает тебя с широко распахнутыми голубыми глазами, невозможно себе представить, что они способны моргать.

— Ты это серьёзно, Нат?

— Как никогда.

Она обдумывает мои слова.

— И ты, конечно, записываешь наш разговор для потомков?

— Представь себе, нет. А ты?

— Представь себе, тоже нет. А теперь, пожалуйста, быстро нас всех спаси, раз уж ты за этим приехал.

— У моей бывшей Конторы есть сведения, что член британского разведывательного сообщества в Лондоне предлагал вам информацию о тайных переговорах с нашими американскими партнёрами. Что ты на это скажешь?

Ответ следует быстрее, чем я ожидал. Она готовилась, пока поднималась на холм? Или получила указания сверху ещё до того, как покинула квартиру?

— На это я скажу: похоже, вы, британцы, затеяли дурацкую рыбалку.

— Какого рода?

— Может, решили устроить нам проверочку на профессиональную лояльность в свете предстоящего Брексита. От вашего так называемого правительства в ситуации нынешнего абсурдного кризиса можно ждать чего угодно.

— Но ты не отрицаешь сам факт подобного предложения?

— Ты мне задал гипотетический вопрос. Я дала на него гипотетический ответ.