которых люди находятся вдали от своих близких, секретность и необходимость переживать эмоциональные последствия работы в одиночестве, станет очевидно, почему многие представители этих профессий плохо справляются с заместительными травмами.

Другие профессии сталкиваются с иными трудностями. Психологи, например, имеют склонность жертвовать собой. Большинство из нас искренне хотят помогать людям и пытаются выйти за пределы своих возможностей, забывая, что эта работа требует от нас так много, что мы не можем ничего дать дополнительно. Возможно, мы думаем, что нам не грозит ПТСР, потому что нам известны все его симптомы. Если довести себя до предела, достаточно мелочи – гневного или абьюзивного клиента, просьбы взять дополнительную работу, жалобы, поданной с намерением вам досадить, – чтобы человек сломался. Такие трудности, как усталость от сострадания, могут нанести удар в самое сердце работы психолога и вызвать сильное чувство стыда, из‑за которого об этих проблемах редко говорят. Получая возможность говорить об этом, люди осознают, что они не одиноки и что такая реакция практически неизбежна при настолько сложной и эмоционально затратной работе.

С другой стороны, люди могут справляться с удивительно большим количеством травм, если они получают хорошую поддержку, чувствуют значимость своей работы, имеют приемлемую рабочую нагрузку и ощущают свою ценность. Мы начинаем признавать риски, с которыми сталкиваются представители вышеупомянутых профессий, и, чтобы снизить их в полиции и службе скорой помощи штата Виктория уже были приложены большие усилия.

Другие секторы, например, вооруженные силы Австралии, пока отстают, и мы практически не признаем травмы и агрессию, с которыми сталкиваются люди, работающие в правовой и пенитенциарной системах, а также сотрудники службы защиты детей, организаций по делам несовершеннолетних, исправительных учреждений и интернатов. Они часто подвергаются серьезному насилию со стороны клиентов и их травмированных (разъяренных) родственников, и я видела, как многие из них увольняются (в лучшем случае) или месяцами находятся на больничном.

Не так давно адвокат Заги Козаров подала в суд на своего работодателя по причине того, что у нее развилось ПТСР во время работы в отделе половых преступлений прокуратуры штата Виктория, и выиграла дело. Изначально дело отказывались рассматривать, и поэтому Заги дошла до Верховного суда. Это очень важное дело, и я следила за судебным процессом с большим интересом. Я заметила, что большинство организаций предпочитают не брать на себя ответственность за вред, которому сотрудники подвергаются на работе, и не признают влияния различных проблем, например плохой работы менеджеров или чрезмерной нагрузки, на развитие ПТСР. Легко обвинять тех, кто получает психические травмы на работе («Может быть, у них просто есть предрасположенность к травмам!»), и игнорировать существующие проблемы, пока люди тихо угасают на заднем плане. Теперь, когда люди начали сопротивляться, а СМИ – уделять внимание проблеме, когда появились юридическая поддержка и штрафы за пренебрежение потребностями сотрудников и отсутствие помощи, вполне вероятно, что работодатели постепенно станут ответственнее.

Есть множество факторов, объясняющих распространенность травматизации на работе: убежденность в необходимости пожертвовать собственными потребностями ради защиты клиентов, вера в неспособность некоторых клиентов (детей, например) причинить вред взрослым (однажды я получила физическую травму на работе, когда четверо довольно крупных десятилетних детей, вооруженных ножами, столкнули меня с лестницы); нереалистичные ожидания, из‑за которых ответственность за спасение людей целиком перекладывается на работников; карательная система, сосредоточенная на пропорциональном распределении вины и самозащите (в службе защиты детей я часто слышала фразу: «Вы ведь не хотите предстать перед коронерским судом?»), а также поощрение переработок. Иногда люди получают страшные физические травмы, а те, кто физически не пострадал, были доведены до предела своих возможностей системами, построенными на обвинениях, переработках и полном безразличии к своим сотрудникам.

Длительная подверженность травмам при отсутствии адекватной поддержки обычно приводит к многочисленным проблемам, включая цинизм, усталость, утрату чувствительности к насилию и дегуманизацию клиентов. Это характерно для правоохранительных органов и пенитенциарной системы, сотрудники которых вынуждены относиться к своим клиентам так, словно они хуже остальных, чтобы работать в системе, направленной на наказания. Как только мы перестаем воспринимать дистресс и реагировать на него, как здоровые люди, а именно с заботой и сочувствием, мы оказываемся на опасной территории. В некоторой степени пониженная чувствительность является адаптивной, и я бы не смогла выполнять свою работу, если бы вздрагивала при слове «изнасилование», но, если она снижается слишком сильно, возникают проблемы. Найти баланс трудно, и для этого требуется обширная подготовка, понимание, почему люди ведут себя определенным образом, а также время на размышления. Этого не хватает большинству сотрудников экстренных служб.

Я получила свой первый опыт заместительной травмы, когда только устроилась волонтером горячей линии для людей, переживающих кризис психического здоровья. Меня предупредили, что люди иногда звонили с угрозами. Некоторые звонящие домогались телефонных консультантов, особенно мужчины, звонившие поздно ночью и прибегавшие к крайне оскорбительному сексуальному поведению в отношении сотрудниц. Однажды с нами связался мужчина из отдаленного региона (поэтому нам было легко определить, когда он звонил) под предлогом обсуждения семейного права и проблем с опекой над детьми, однако он быстро перешел к разговору о пистолетах, ножах и своем желании резать людей, включая волонтера, который с ним говорит. Сейчас меня бы это не напугало, но как первокурсница психологического факультета я не была к такому готова. Следуя протоколу, я быстро завершила разговор с ним, а затем поехала домой и легла спать. Я проснулась в слезах: мне приснился кошмар о том, как кто‑то гонится за мной с ножом. Нетрудно догадаться, с чем был связан этот сон. К счастью, работа на горячей линии помогла нам понять, что неожиданно сильная реакция на подобные звонки неизбежна и что есть четкие способы управления ею, включая телефонный разговор с наставником. Я позвонила наставнику, рассказала ему о разговоре достаточно подробно, чтобы мой мозг смог его проанализировать, а также поделилась своими эмоциями и тревогами. Он похвалил меня за действия, которые я совершила. Человеческий контакт, а также возможность нормализовать свои чувства, проработать свой опыт и получить доступ к совместному регулированию помогли мне быстро справиться с этой травмой, и тот звонок перестал вызывать у меня реакцию.

Часто люди, чья профессия связана с оказанием помощи, имеют убеждения, способствующие развитию заместительной травмы. Эти убеждения могут быть связаны с неуязвимостью («Это не должно меня расстраивать», «Я не боюсь», «Мне нужно справиться с этим в одиночку» и т. д.), самопожертвованием («Мне следует продолжать работу, даже если мне тяжело, ведь другим людям еще хуже»; «Я не могу уйти, так как другие люди нуждаются во мне»), слабостью («Если я покажу, что расстроен(-а), все решат, что я слабый(-ая) и не справляюсь со своей