Шрифт:
Закладка:
При упоминании о куртизанках Оми вздрогнул.
— Вперед своего даймё и хозяев, поди, не сунется. А сунется, так я лично его сувалку собакам скормлю, — пообещал он. Тут же, правда, придя в себя и вернув приличествующий самураю достойный вид, Оми вежливо поклонился Бунтаро: — Благодарю вас, господин Тода, за то, что вы указали мне на непорядки в деревне. Мура будет примерно наказан за свои упущения. Что же касается шелка, то надеюсь, Андзин-сан не откажется принять рулон в подарок от семьи Касиги. — Вежливо поклонившись, он вновь сделался хозяином положения.
Ал смотрел на Оми, понимая, что Бунтаро невольно сделал юношу его врагом.
«Какая глупость!» — досадовал на себя Ал. Ведь еще читая книгу, он думал, как было бы здорово подружиться с этим умным и талантливым человеком.
Проводив Бунтаро и Оми, Ал пригласил Тахикиро искупаться, и она с готовностью, заткнув за пояс пару стилетов и нацепив соломенную шляпу в виде конуса, побежала за своим господином.
Вода была просто парная, солнце уже начало свое величественное нисхождение, не обжигая Ала и его юную спутницу. На берегу они разделись и вошли в воду. Ал уже привык, что наложница всегда плавала недалеко от него, не приближаясь и не отдаляясь Она купалась, ныряла, вертелась в воде как маленькая русалка. Ал любовался на красоту и грацию девушки, иногда жалея, что она не желает его.
Должно быть, это все-таки было упущением, что он предоставил сестрам свободу от его мужского внимания. Наверное, было бы правильным спать с одной из них или с обеими: ночь с одной, а затем ночь с другой… или сразу с двумя.
Было приятно думать об этом, наблюдая, как плещется в воде грациозная фигурка и летят золотистые в солнечном свете брызги.
Неожиданно Ал посмотрел в сторону берега и ужаснулся. На том месте, куда они с Тахикиро положили свои кимоно, теперь сидел самурай. Его лошадь тут же пощипывала траву. Это было упущением, что они одновременно вошли в воду. Всему виной было дневное время, когда ни Ал, ни Тахикиро не ожидали нападения и расслабились.
Снедаемый дурными предчувствиями Ал поплыл к берегу, окликая девушку, но та и сама уже видела самурая. Они вышли из воды почти одновременно. В этот раз Тахикиро не плелась за ним, как это было принято у японских женщин, а шла вровень, даже на полшага впереди, готовая разорвать зубами глотку любому, кто только попытается причинить зло ее господину.
Заметив приближение Ала и Тахикиро, самурай поспешно встал на колени, оправив свое кимоно. Теперь Ал узнал его, это был нескладный, смешливый юноша, которого он первым отобрал для своего отряда.
Самурай ткнулся лбом в землю, затараторив нечто нечленораздельное. Затем резко поднял голову и, вытащив из ножен меч, подал его Алу.
Ничего не понимая, Ал уставился на Тахикиро, и она начала объяснять ему сказанное, пользуясь понятными господину словами.
Оказывается, юноша был из очень почитаемого самурайского рода, он был старшим сыном брата даймё Киямы. Мать послала его служить господину Кияме, и тот поначалу принял родственника в свою личную охрану. Но парень в первый же день умудрился проворонить сбежавшего из клетки здоровенного паука внука даймё, который неминуемо должен был проползти мимо его поста. И который перепугал наложниц господина Киямы, и особенно его младшую, беременную любимицу, которая слегла затем после полученного потрясения. Разгневанный даймё приказал услать нерадивого родственничка в пограничный отряд, несший службу на границе владения господина Киямы с господином Оноси. В первый же день службы отряд, в который был определен юноша, умудрился попасть в засаду. Из всей сотни в плен угодил только его десяток.
По всем правилам пленных должны были тут же обезглавить, но юноше и здесь удалось проскочить мимо своей удачи, обманув стражников и сбежав от них. В результате чего всем его друзьям было предложено сделать себе сэппуку, и они ушли из жизни с честью, он же остался с несмываемым позором. Мать и отец, услышав о постигших сына несчастиях, отреклись от него, то же сделал и господин Кияма. Так парень сделался изгоем и ронином.
На счастье в ронинах он пробыл недолго, несколько раз подряжался на временную работу — охранять товар купцов, сторожил у какого-то склада. Когда работы не было, приходилось подворовывать у крестьян. Потом, когда пронесся слух, что иноземец подбирает себе воинов, вместе с другими он пошел к Алу.
Юноша прервал рассказ, позволив Тахикиро поднять с песка кимоно и облачиться в него.
После того как молодой человек вернул себе звание самурая, он подумал было, что удача улыбнулась ему, но тут же снова потерпел неудачу, да еще какую. Все учителя, которых приставил к самураям Ал, кляли парня на чем свет стоит за нерадивость и бесталанность.
Поэтому он и принял решение прийти к Алу, чтобы тот покарал его по всей строгости, как и следовало сделать настоящему командиру, в рядах которого затесалось эдакое чмо.
— Ладно, понял, — остановил Ал Тахикиро. — Ты умеешь плавать? Ойогу? — обратился он к юноше.
Тот с отвращением поежился.
— Серфинг?
При одном упоминании о проклятой доске самурай позеленел, изображая жестами, что его сейчас вырвет.
— Понятно… — Ал дотронулся до рукояти предложенного ему меча.
Юноша набрал в легкие побольше воздуха и, сев боком к Алу, подставил ему свою шею.
— Додзо, Андзин-сан. — Пожалуйста, Андзин-сан, — глухо выдавил из себя он. — Домо аригато. — Большое спасибо.
— Меч? — спросил Ал, обнажил меч и сделал несколько движений, которым учил его Бунтаро.
— Хай! — Юноша восторженно застрекотал.
Тахикиро перевела для Ала:
— Самурай говорит, он умеет драться.
Ал показал руками, что натягивает тетиву лука.
— Хай! — Юноша закивал головой.
— Понятно. — Вакаримас. — Ал вытащил из-под задницы парня свое измятое кимоно и, делая вид, что не заметил этого, оделся, кивнув головой, чтобы самурай шел за ним.
Добравшись до дома, он первым делом подошел к весело выскочившей ему навстречу Фудзико.
— Сделаем так. — Он показал в ее сторону. — Ты, — он ткнул в сторону самурая, — жить мой дом. Служить госпожа. Охранять! Понял?
— Понял. Но я хочу идти на войну! — попытался возразить парень.
— Какого черта! — рявкнул на него Ал по-русски, понимая, что пацан здорово скучает по отцовской порке. — Фудзико-сан моя жена! Если что, ты