— Каюсь, Асмодей, за слова, что произнёс я. Виню себя, простите, вину сознаю. Не смог предугадать, что вы так медленно перемещаетесь в Мауэр. Полагал, что вы здесь на протяжении значительного времени, но оказался не прав. Прошу прощения, умоляю простить меня. — он сложил руки как для молитвы и стал кланяться мне с такой скоростью, будто стал фашистской ракетой. Все начали дрожать, все присутствующие стыдливо прятали от меня глаза, кроме Александра. Он осмелился смотреть в мою сторону и даже подмигнул! В прочем, я не был против. Ведь меня волновало лишь одно. То, что я не был готов услышать, но должен был.

— Почему мне должно было стать плохо? — дрожащим голосом, спросил уже я. Хрустя пальцами от нервов, в моем мозгу появился таймер. Одна минута. Будто бы одна минута до катастрофы. Десять секунд прошло, все вставали с колен, почти никто не поднимал глаз, на этот раз словно из-за жалости. Двадцать пять секунд прошло, вперед вышел Александр, потому что всем остальным будто не хватало смелости все рассказать, это пугало еще стильнее. Прошло сорок секунд, Александр переминался с ноги на ногу, стараюсь сформулировать новость, как до этого сказал главный, более мягко и осторожно. Прошла одна минута, наконец взрыв произошел. Взрыв произошел после этой фразы:

— Асмодей-Серафим Кутузов, отныне после убийства всех ваших родственников вы займете пост Сулум Берксы Мауэра, поздравляем! — к сожалению взрыв не обошел меня стороной, не задел меня, на мне не было и пары царапин. Он убил меня, стер в порошок, от меня не осталось ни следа, ничего. Я скоро встречусь с сестрой и братом, ура! Ура, я больше никогда с ними не встречусь. Больше Н-И-К-О-Г-Д-А не услышу смех Милы, она не назовет меня младшим братиком, не погладит по голове, не обнимет, не наругает, не расчешет волосы, не даст пощечину. Да лучше бы она била меня ножом каждый день, чем умерла. Как она могла умереть? Как это произошло?! Как все умерли?! ПОЧЕМУ?! Почему Агафон больше никогда не пошутит с нами, почему он никогда не позовет Кристину к нам на ужин, почему он больше не будет сбегать от Милы? Ладони проникли в волосы и потянули их со всей силы, а я упал на колени. Весь мир стал серым, бесцветным. Оказалось, что ранее я ничего не знал о стараниях. Все звуки исчезли, слышалось только биение моего сердца, пожалуйста, можно оно замолчит навсегда? Мое тело стало кататься по полу, а я истерически кричать, рыдать, заливаться слезами настолько, что после этого всем африканским детям было что пить еще многие многие годы. Душа, которую я только-только обмотал скотчем, вновь разбилась. Кто-то пытался меня успокоить. НО Я НЕ УСПОКОЮСЬ БОЛЬШЕ НИКОГДА, пока не отомщу убийце моей любимой сестры и брата. Убийца поплатится, убийца умрет настолько мучительно, насколько я смогу.

* * *

1921 год, офис Истинных и Сулум.

Ноги машинально двигались по офису. Не хотелось пить, не хотелось есть, жить не хотелось. Все давалось с огромным трудом, либо я включал режим робота и делал все быстро, не помня, что происходило во время выполнения поставленной мне задачи. Я вообще не помню почти ничего, что было в те два года, словно память о событиях стерлась, чтобы оставить воспоминания для тех ужасных чувств, которые ни испытывать, ни помнить не хотелось. Да. За два года я не смог оправиться от смерти сестры и брата. Да. Я никогда не оправлюсь от их смерти, зная, что умерли они очень мучительно. Вероятнее всего, они плакали, кричали, а Мила как обычно просила не трогать. Меня.

Тот, кто их убил, был таким извергом, моей сестре отрезали палец, целый палец! Когда я заходил в морг, сердце бешено колотилось, я не хотел, не ожидал, не подготовился к тому, что увидел там. Холодные, белые, воняющие гнилью, тела, они не казались мне противными, наоборот. Как только мой взор опустился на сестру, чтобы удержать меня на месте потребовалось пять охранников, чтобы я не прыгнул на неё в попытках оживить. А потом я понял, что не смогу их оживить, решил во что бы то не стало найти убийцу и отрезать ей чертов палец, после чего мучительно убить. В этих мыслях я жил постоянно. Эти мысли давали мне силы жить. Я не мог позволить себе умереть, ведь кто-то же должен мстить, верно? Верно! Я всегда прав! После смерти Милы я перестал быть добрым милым мальчиком с легкой перчинкой. Я стал сущим дьяволом, что без сожалений мог убить даже маленького, самого милого на свете, щенка. За свои новые качества я сам себя ненавидел. Что ж, мне пришлось жить с ними, ведь иначе не получалось. Иначе не могла моя психика. Иначе я не мог. Иначе я не хотел.

Смотря себе под ноги так, будто я шел по канату, а не по ламинату, я услышал позади себя шаги. Вдруг чьи-то холодные руки пронзительно легли на мои глаза и кто-то, стоя из-за спины, произнес:

— Попробуй угадать, кто сзади тебя? — очередная нелепая шутка Бегдияра. Хотелось вырвать ему конечности, чтобы он не прикасался ко мне. Хотелось, чтобы никто не мог прикасаться ко мне, кроме тех ласковых женских рук, которые нежно гладили меня по волосам.

Во время работы мне не приходилось общаться почти не с кем, что радовало, ведь этого до ужаса не хотелось.

Мне не нужны были друзья, не нужна была «поддержка», потому что помочь мне не мог никто.

Но, несмотря ни на что, я согласился общаться с Бегдияром, тогда почему он как настоящий друг не уважает мои границы? Шутит, когда мне плохо? Хотя, мне же всегда плохо. Это не отменяет того факта, что его раздражающее поведение я считал обязательным пресекать.

Ярость, будто навязчивая идея, проникла в мой мозг. Руки, ноги обрели свободу, они больше не двигались как робот, но не слушались и своего хозяина..

Грубо схватив парня за пальцы, я потянул их вниз, чуть не вывернув руки и ответил очередной тусклой фразой:

— Ненавижу прикосновения, Бегдияр Ростовский. Ненавижу. — зубы сжались, как у зверя, что вот-вот собирался напасть на свою добычу. Тихий взвизг пронесся позади меня, что вызвало усмешку. Может быть он убийца? Может оторвать палец ему и покончить с ним?

«Нет! Нет!» кричала Мила в моем сознании. Сестра хотела что-то сказать, но не могла, посылала лишь краткие намеки на убийцу, к сожалению, их я понять не смог. Когда в видениях ко мне приходил