что полностью теряю бдительность.

Я не должна была быть настороже в своём собственном доме, верно?

Скрип двери заставляет меня улыбнуться.

Рейнджер, ты извращенец.

Я поворачиваюсь, все руки в мыле, обхватываю грудь, когда замечаю нескольких девушек в ванной вместе со мной. Я собираюсь закричать, но они отодвигают стеклянную дверь в сторону и хватают меня. Одна из них зажимает мне рот рукой, в то время как другая срывает обручальное кольцо с моего намыленного пальца.

— Шарлотта! — рёв Рейнджера эхом разносится по дому, когда девочки толкают меня назад, и я поскальзываюсь на мыле, сильно падаю и ударяюсь головой о стенку душа. Моё зрение заволакивает темнота, когда девочки убегают через дверь на втором этаже, а Рейнджер сворачивает за угол.

Он смотрит в их сторону, но не делает никакого движения, чтобы подойти к ним, вместо этого сосредотачивается на мне.

Я едва могу держать глаза открытыми, когда он вытаскивает меня из воды и заключает в свои объятия.

— О боже, Шарлотта…

Это последнее, что я слышу перед тем, как проваливаюсь в сон.

Но не раньше, чем замечаю струйку крови, стекающую в канализацию…

Глава 7

Марни Рид — выпускница Академии Бёрберри

— О, бедная Шарлотта, — я зажимаю рот рукой, когда близнецы МакКарти стоят за моей дверью с одинаковыми хмурыми лицами.

— Она хотела, чтобы мы сказали тебе об этом лично, — они останавливаются и обмениваются взглядами, прежде чем снова повернуться ко мне. — Кроме того, примерка платья назначена на завтра.

— Мы будем там, — обещаю я, когда Зейд обнимает меня сзади.

Он всю неделю пытался найти время побыть со мной наедине. Я знаю почему, и бы соврала, если бы сказала, что не избегала его. Это не значит, что я совсем наивна. Я знаю, что у всех моих парней, за исключением Крида, в прошлом были другие любовницы. У Зейда, Виндзора и Тристана в особенности. Я даже видела Тристана в действии, и мне хотелось бы навсегда вычеркнуть этот образ из сознания.

Но сталкиваться с изображениями, видео и шутками об их подвигах — это очень тяжело.

— Дайте ей знать, что мы думаем о ней, — говорю я как раз перед тем, как близнецы удаляются по коридору, и закрываю дверь. Оборачиваюсь, предполагая, что Зейд сделает шаг назад, но он прямо здесь, прижимается ко мне так близко, что я не могу сделать вдох, не задев его грудью.

— Они напали на неё в собственном доме? — спрашивает он, насвистывая себе под нос. Зейд протягивает покрытую краской руку — за лето он наверняка добавил несколько татушек — и потирает одну «Никогда больше» у себя на шее. — Это жёстко.

— Да, и ещё у неё было сотрясение мозга. Украли её кольцо.

Я с трудом могу себе это представить. Вламываться в чей-то дом из-за глупого ритуала дедовщины? Это кажется крайностью. Мои мысли возвращаются к Клубу Бесконечности, но нет никаких доказательств того, что они имеют к этому какое-либо отношение. Насколько я могу судить — я просмотрела микрофиши в университетской библиотеке — эта история с дедовщиной уходит корнями в далёкое прошлое, в год основания университета.

В те времена в университете учились исключительно мужчины, но правило гласило, что любой мужчина, поступивший на первый курс и женившийся, должен был делить свою жену со старшекурсниками. Тревожно, не правда ли? Многие традиции таковы, если проследить их достаточно далеко в истории.

Во всяком случае, так это началось. Когда женщинам наконец разрешили посещать Борнстед — только в 1920 году, когда женщины также получили право голоса в США, — традиция была изменена таким образом, что любой, кто встречался или состоял в браке, подвергался преследованиям и издевательствам до тех пор, пока они либо не расставались, либо не делили своего любовника со старшекурсником.

Так вот, сегодня это дошло до такого: первокурсники не могут быть в отношениях. Супружеские пары остаются в покое. К несчастью для Чака, помолвленные пары — это объект нападок. Судя по людям, с которыми я разговаривала за последние несколько дней — первокурсниками со старшими братьями и сёстрами или людьми, которые решили не участвовать в этой чепухе, — предполагается, что это просто легкомысленное озорство.

Легкомысленное.

Я даже не буду это комментировать. Я не нахожу издевательства смешными — это очевидно, но даже если бы я считала такие розыгрыши, как отправка девушке старых видео с участием ее парня, где он с поклонницами, милыми, что ты на этот счет сказала Тори или Шарлотта?

Оба случая непредумышленные?

Я просто не знаю.

— Ты позволяешь этому съедать себя, Марни, — вмешивается Зейд, весь такой гладкий, обходительный и всё такое, но я не могу этого вынести. Я ныряю под его руку и прохаживаюсь по полу между двумя кроватями. Миранда ведёт себя как подобает студентке первого курса, знакомится с людьми, участвует в групповых мероприятиях. Что касается меня, то я провожу всё время в библиотеке и сижу в комнате в общежитии.

Это не то, как я хотела начать свой год в Борнстеде.

— Вы уверены, что не можете найти никаких связей Клуба Бесконечности с этим? — спрашиваю я как раз перед тем, как Зейд хватает меня за плечи и останавливает моё хождение назад-вперёд.

— Насколько мы можем судить, таковых нет. И хотя остальные из нас, возможно, немного профаны в детективных делах, тебе не кажется, что этот тупой английский придурок хорош в такого рода вещах? Он бы знал, если бы это они были, не так ли? — Зейд замечает, что мне неудобно, поэтому отпускает меня, а затем тихо чертыхается. — Мне нужно достать гитару и снова спеть тебе серенаду?

Это заставляет меня улыбнуться, но длится это недолго.

— Эти девушки вломились в дом Шарлотты. За пределами кампуса. Украли её кольцо. Она могла бы умереть, если бы… — Зейд снова делает шаг вперёд, но на этот раз не прикасается ко мне. Мне грустно видеть его таким. Я складываю руки на груди и смотрю в пол, пытаясь взять себя в руки.

Возможно, у меня посттравматический стресс или что-то в этом роде. С грузом Бёрберри на плечах и пронзительным криком Харпер, как у птеродактиля, который ещё свеж в моей памяти… её обожжённым лицом… смертью Чарли… стоит ли удивляться, что я борюсь за существование изо всех сил?

Я вздрагиваю и закрываю глаза как раз перед тем, как Зейд заговаривает:

— Ты хочешь, чтобы мы пошли на собрание Клуба Бесконечности? — спрашивает он мягко, нерешительно, как будто нет ничего на свете, что бы он предпочёл сделать меньше