Сооружение, в котором архитектура отдала бразды монументальному искусству, а соцреализм уступил место магическому реализму

Медицинский комплекс на дальнем конце Ленинского проспекта был на момент проектирования крупнейшим в мире: деньги, хлынувшие в бюджет после нефтяного кризиса 1973 года, позволяли строить с размахом. Институт, готовивший больше врачей, чем любой другой медицинский вуз страны, и давно переросший свои старые здания на Пироговской улице, мог наконец получить все необходимые площади. Учебно-лабораторные здания, рассчитанные на 8400 студентов, клиника для взрослых на 3000 больных и для детей – на 1000, а еще гостиница, общежитие, два НИИ… Большой, 67 га, квартал на углу Ленинского и улицы Островитянова спланирован как кампус, не особенно связанный с городом. О его присутствии на проспекте должны были сигнализировать высотные объемы гостиницы Министерства здравоохранения, но ее реализовали слишком поздно и кое-как, диалога со стоящей визави гостиницей «Салют» не получилось. Главное же учебное здание института – протяженный 4-этажный корпус, включающий пять квадратных внутренних дворов, – вытянуто вдоль улицы Островитянова, отгораживая от нее территорию кампуса с остатками старинного парка. Между этим корпусом и улицей образована площадь, ограниченная справа зданием библиотеки, просматривающимся и от проспекта.

И вот это сравнительно небольшое квадратное в плане сооружение радикально выделяет комплекс 2-го Мединститута среди других ансамблей его времени. Заслуга Владимира Фурсова здесь заключается в том, что он решил покрыть стены библиотеки мозаикой – очевидно, вдохновившись примером библиотеки Национального университета Мехико (художник Хуан О’Горман, 1953–1956). Чтобы усилить роль библиотеки в композиции кампуса, он немного «раздул» объем, заняв, вопреки функциональному смыслу, весь центр лестницей, и сделал три из четырех стен глухими. А самое главное, он решился пригласить к участию в проекте художников Леонида Полищука и Светлану Щербинину, известных своей бескомпромиссностью и весьма далеким от соцреализма стилем.

Учебно-лабораторный комплекс, библиотека и столовая. Макет

Насколько далеко получится в этот раз, ни Фурсов, никто другой не мог предугадать: предыдущие произведения супружеского дуэта, самыми известными из которых на тот момент были витражи гостиницы «Интурист», были значительно более спокойными и декоративными. Сам Полищук объясняет свой замысел божественным откровением. Получив шанс высказаться в таком масштабе (каждая грань – 12 на 45 метров), художник решил пойти ва-банк и показать, как «наша кровь» вливается в «общий кровоток истории». После полутора лет бесплодной работы над эскизами он ощутил себя бездарностью и готов был покончить с собой, когда ему, в помраченном состоянии сознания, явилось решение: поместить ключевые элементы композиции прямо на углах, вопреки всем законам монументального искусства. Не менее шокирующи и сами образы: фриз под условным названием «Исцеление» посвящен главным образом страданию, сопровождающему человека от рождения до смерти, и чуду, благодаря которому жизнь все же возможна.

Вид с западной стороны. 1980-е годы

Причем Полищук подает эту тему не через привычные риторические фигуры, а сквозь личное переживание травм: памяти о расстрелянном отце и узнице-матери, опыта войны, которую он прошел десантником, гибели товарищей и многократной близости собственной смерти. Найдя свой ход, он и его жена-соавтор Светлана Щербинина искали конкретизации, ходя по больницам и встречаясь с реальными людьми: рожающей женщиной, упавшим с лесов и «собранным заново» в Институте Склифосовского солдатом стройбата, человеком, пережившим операцию на мозге… И все это обобщено, отжато до символа, дополнено по старинному образцу надписями «Рождение», «Спасение», «Надежда», «Исцеление».

Фрагмент мозаики

Интенсивность эмоции, чуть искаженные пропорции и резкая графичность светотени вместе с огромным размером изображений производят ошеломительно тревожное впечатление. Очень не советское, если не считать советскими произведения Михаила Булгакова и Эрнста Неизвестного, в то время находившиеся под запретом. Эти мозаики могли появиться только в ситуации эстетической неуверенности 1970-х годов, когда в СССР начали, например, публиковать переводы Габриэля Гарсиа Маркеса и Хулио Кортасара. Обсуждение эскизов на художественном совете, без которого не мог обойтись такой заказ, было чрезвычайно бурным, но не привело к запрету. Решающую роль сыграла поддержка архитектора Владимира Фурсова и ректора 2-го Медицинского института, академика Юрия Лопухина. Помощь поверившего в гениальность художников администратора помогла задействовать немаленькие производственные мощности, необходимые для изготовления мозаики такого размера.

Библиотека. Разрез

Учебный корпус. План 1-го этажа

Открытие библиотеки в октябре 1979 года вызвало громкий отклик в прессе. Михаил Суслов, отвечавший в ЦК КПСС за идеологию, гонитель диссидентов и верховный цензор, приехал лично смотреть, чем вызван шум. Простоял перед мозаиками 40 минут, ничего не сказал и уехал. Политической крамолы там не было, а на «формализм» нападать было не время: на носу Олимпиада. Легко считываемое сходство со стилем Фернана Леже и оттенок сюрреализма можно было бы использовать для демонстрации широких взглядов советского руководства.

История имела продолжение. Довольное мозаикой руководство института захотело получить еще одно произведение Полищука и Щербининой и заказало им роспись холла учебного корпуса. Темой был выбран консилиум светил медицинской науки всех времен начиная с Гиппократа и Галена и заканчивая Пироговым и Бурденко. Мудрецы значительно крупнее человеческого роста, написанные в манере то ли Феофана Грека, то ли Тинторетто, рассажены вдоль длинного стола, как апостолы в «Тайной вечере» Леонардо. В центре П-образного отступа сидит на узнаваемом стуле из поликлиники сильно напоминающая Мадонну Литту того же великого флорентийца женщина с голым младенцем – объектом консилиума, а под ногами у нее валяется сугубо современный предмет: модный в 1980-х годах кубик Рубика.

Фрагмент росписи в интерьере столовой

Такую постмодернистскую мешанину стилей и образов худсовет уже никак не мог пропустить, хотя в защиту эскиза выступил сам глава монументальной секции МОСХ Виктор Эльконин. Вместо того чтобы подчиниться, художники взялись расписывать стену длиной 45 и высотой 6 метров, не получив ни копейки аванса и не имея никаких помощников – заказчик предоставил только материалы. Закончили они эту грандиозную работу через шесть месяцев, сравнявшись, если не в художественном качестве, то в степени профессионального героизма, со своим кумиром – Микеланджело.

Архитектура, спроектированная в первой половине 1970-х по правилам конвенционального модернизма, оказалась инфицирована монументальным искусством иной природы. Разность подходов становится совсем очевидна, если сравнить убранство библиотеки с созданными на 10 лет раньше мозаиками кинотеатра «Октябрь» (Николай Андронов, Андрей Васнецов, Виктор Эльконин). Если там изображение стелется по плоскости и работает вместе с