Шрифт:
Закладка:
При сем прилагается список отправляемым в Академию вещам:
Ящик № 1 содержит: 1. Два самоедских фетиша (самоед. На ha или На he) той формы, в которой они встречаются у тазовских юраков. 2. Гудок туруханских остяков-самоедов; прошлым летом я послал уже в Академию экземпляр этого инструмента. 3. Самоедская трубка из мамонтовой кости. 4. Две иглы для вязания сетей, употребляемые самоедами и тунгусами. 5. Самоедский аркан для оленей из кожи дикого оленя. 6. Самоедская веревка, свитая из ножных сухожилий оленя. 7. Самоедский колчан, он одинаков, впрочем, у всех кочующих народов. 8. Образчик женской одежды, которую носят на востоке от Енисея; она совершенно сходна с западносамоедской, или юракской, женской одеждой. Примеч. К этому костюму принадлежат, кроме сапог, одинаковых и у мужчин, и у женщин, замшевые штаны, которые носят под меховыми и шьются так же, как сии последние. 9. Якутская шапка, которую они носят под колпаком и которая особенно служит для защиты подбородка. Якуты называют ее sengjakaa, русские — набородником. 10. Две якутские ложки из мамонтовой кости. В тюке под № 2 находятся: 1. Два якутских колпака, которые носят и долганы. 2. Верхняя (ogdoka) и нижняя (son) одежды якутов и долганов. Примеч. Якуты и долганы носят точно такой же, как и тунгусы, нагрудник, экземпляр которого отправлен уже в Академии прошлым летом; обувь и нижнее платье якутов такие же, как у самоедов. В тюке № 3 вы найдете: 1. Верхнюю одежду восточных самоедов, отличающуюся роговидным острием надо лбом. 2. Другой экземпляр той же одежды, употребляемой в торжественных случаях и сходной с западносамоедской, или юракской, шубой; и эти части одеяния почти совершенно одинаковы как у восточных, так и у западных самоедов. В тюке под № 4 полное юракское одеяние, состоящее из: 1) верхней одежды (sank), 2) двух малиц, надеваемых прямо на голое тело, 3) пояса с ножом в ножнах, 4) башмаков, 5) штанов из замши. В тюке под №5 — женский костюм западных самоедов, но только без штанов и обуви.
P.S. Туруханск, 12 (24) января 1847 г. Только что я отдал на почту мои посылки, как явился ко мне здешний заседатель и предложил в дар Академии тунгусское одеяние и несколько тунгусских фетишей: желтого лебедя, которого тунгусы чтут как божество, да два медных и два деревянных истуканчика. Кроме того, что он взялся добыть для Академии и одеяние тунгусского кудесника, он составляет еще подробное описание своего путешествия к тунгусами. Судя по отрывкам, которые он мне давал читать, в нем будет много любопытного о туруханских тунгусах.
II
Статскому советнику Шёгрену. Назимова, 22 февраля (6 марта) 1847 г.
Прилагаемый краткий отчет (о путешествии из Дудинки в зимовье Толстый Нос) написан еще во время моего пребывания в Толстом Носе и не отправлен с последней почтой из Туруханске, потому что я хотел, переделав в нем кое-что, перебелить его. Этому помешала хворь, три уже недели не покидающая меня. Сибирь — страна моровых поветрий, к числу которых народ причисляет и катаральную эпидемию, свирепствующую теперь по Енисею как между людьми, так и между животными. Как катар, она весьма злокачественна, легко переходит в другие болезни и нередко оканчивается смертью. Недавно один остяк, заболевший ею, умер от кровотечения горлом — дурное для меня предзнаменование, потому что грудь — самая плохая из всех частей моего тела. Главное препятствие к выздоровлению — холод и продуваемость жилища. Ночью у меня замерзает вода, и поутру термометр обыкновенно показывает от 5° до 7° ниже нуля. Такого скверного жилья у меня не было даже и в Толстом Носе. Есть здесь, конечно, и лучшие жилища, но они все заняты золотопромышленниками. Если холода не уменьшатся, придется искать лучшего помещения в какой-нибудь другой деревне.
Во время болезни я, сколько мог, занимался по-остяцки в Верхнем Имбацке и Бахте — двух деревнях, или так называемых зимовьях, Туруханского округа. Я намеревался остановиться на несколько дней и в деревне Вороговой выше Подкаменной Тунгуски, но за отсутствием остяков принужден был ехать далее, в Назимову, куда и прибыл несколько дней тому назад. Здесь, если б здоровье мое хоть несколько поправилось, я мог бы, конечно, заняться как с сымскими, так и с дубчесскими и вороговскими остяками.
Впрочем, остяцкий язык беден и очень легок. В нем особенно замечательно то, что в глаголах личные окончания ставятся не в конце, а либо в начале, либо в середине. Точно так же и обозначение времен и наклонений изменяется в различных словах, но об этом в другой раз. Спутник мой страдал во время нашего полярного странствования разными болезнями. На днях он уехал в Енисейск, между прочим и для поправления здоровья. Мне также хотелось бы добраться туда, по крайней мере по последнему зимнему пути, т.е. в апреле, но служба для меня главное, а сверх того, и язык енисейских остяков начал интересовать меня предчувствуемым сродством как с угро-остяцким, так и вообще с финско-самоедскими языками.
В Туруханской области я встретил, между прочим, несколько ссыльных койбалов. Степанов совершенно справедливо говорил, что они отатарились, но я надеюсь еще как-нибудь добраться до настоящего их происхождения. От них я добыл несколько любопытных сведений и о китайских сойотах, о которых узнаю, вероятно, еще более в Минусинском округе. Может быть, между тамошними татарами найдется хоть один, знающий их язык. Настоящих же сойотов удастся встретить разве только в Туруханске, где открытый лист мой еще будет иметь силу для китайцев.
Для изучения койбальского языка мне было бы нужно иметь под рукой Казембекову тюркскую грамматику, полезны были бы мне и археологические трактаты, потому что в Минусинском округе придется заняться и древностями. В особенности желал бы я знать способы точнейшего исследования и описания курганов. Они весьма интересуют меня, и я занимался уже и прежде в Финляндии и в России ими, но до сих пор более в качестве
